Ускользающий город. Инициализация
Шрифт:
— Глянь-ка, — посоветовало лицо, немыслимым образом кивая на экспонат за стеклом.
— Журнал «Вестник», январь тысяча восемьсот восемьдесят шестого года, — с толикой удивления прочитал Алан вторую в этом псих-музее табличку. — И что?
— А то, — ответило лицо, — что в этом номере напечатали первую часть «Преступления и наказания». Как тебе намёк?
— Пора писать роман про шлюху и самолюбивого студента?
Лицо закатило глаза.
— Как ты думаешь, почему я так настойчиво
— Потому что ты занудный asshole?
— Твоя маска саркастичного псевдоинтеллектуала начинает надоедать.
— Ага.
— Ты не задумывался, мальчик, что совесть побаливает? Нет?
— С чего бы?
— Кто-то из умников заявлял, что лучшая память — это способная забывать всё, что хочется. Ты овладел этим искусством в совершенстве.
— Вряд ли. Но лестно, когда…
— Так что, вспомнил?
— Нет.
— Тогда я буду надоедать тебе вплоть до комнаты с мягкими стенами. Да и там тоже…
Аримович исчез, и Алан хмыкнул.
— Теперь кретин хочет внушить, что это я его прикончил. Как такое забыть?
Второй этаж предсказуемо оккупировал Советский Союз. Сердца здесь давно не было, и потому интерес для Алана представлял лишь фонтан, который брал начало именно отсюда. Могучие насосы на дне мелкого резервуара исправно поставляли воду до самого шестого этажа. Алан отметил, что стекло здешнего цилиндра было не в пример толще тех, что выше.
— Ты веришь в загробную жизнь? — раздался голос Аримовича. Пришлось осмотреть всю экспозицию, дабы понять, что лица нигде нет.
— Не верю.
— Тогда почему ты постоянно воскресаешь меня в своей памяти? Я погиб, Ерофеич, и ничего с этим не поделаешь.
— Ага.
— Не думал, что гибель моя настолько разбередит твой разум… Даже больше, чем смерть Лили.
— Там хоть сердечный приступ.
— Понимаю.
— Скажи, у тебя есть брат-близнец? — спросил Алан.
— Сам скажи. Я ведь твоя выдумка.
Алан раздражённо мотнул головой.
— Этот разговор не имеет смысла.
— Тогда завершай то, за чем пришёл, и возвращайся домой.
— Так и сделаю, — ответил Алан, спускаясь по винтовой лестнице.
Первый этаж ровно на восемьдесят пять процентов утопал во мраке. Освещены были только шесть экспонатов, что сгрудились возле входа на пластмассовых капителях, и — Чёрный Камень в самом центре зала. Не то по недосмотру, не то из-за необоримой тяги к концептуальности, со второго этажа на него падали настырные капельки, которые уже успели продолбить дырочку глубиной в ноготь.
Алан достал телефон и позвонил Стомефи. Ответил бизнесмен после второго гудка:
— Я слушаю.
— Ты знал, что Чёрный Камень можно вытащить только строительным
— Не знал. Подогнать кран?
— Не надо ничего пригонять… Стоп. Ты не знал, что он огромен?
— Местные не ходят в краеведческие музеи, кроме школьников. Но те всё равно ничего не запоминают.
— Ты говорил, это чернокаменский Эрмитаж!
— Правда? Так что мешает подогнать кран? Не переживай, тебя заранее эвакуируют.
— Мешает то, что fucking камень давным-давно потерял функцию сердца. Я так думаю, он уходит этажа на три под землю…
— Блестящая догадка, Похититель. Но тебе пока рановато спускаться ниже.
— Ты не дал договорить. Возможно, Сердце проснётся на одном из этих этажей — когда их как следует обставят, но пока… увы.
Стомефи тяжело просопел в трубку и проговорил:
— И что? Никаких идей?
Алан переложил телефон в другую руку.
— Я сказал, что в Чёрном Камне нет Сердца. Но Сердце есть.
— Сегодня оно у меня будет? — в голосе бизнесмена прорезалось раздражение.
— Да. Возможно.
— Тогда действуй.
Ответ Алана предвосхитили короткие гудки.
— Говноед, а? — послышался голос Аримовича. Лицо его привычно возникло на одном из стёкол.
— Ты лучше скажи, что это за шесть великих артефактов современности.
— С удовольствием. Подходи, а я расшифрую.
— Символист хренов.
— Символисты наоборот, зашифровывают.
Первым, к чему приблизился Алан, был прямоугольник чёрного стекла.
— Первый в мире йоба-фон, — возгласил Аримович. — Без экрана и кнопок.
— Зато с камерой, — указал Алан на глазастый квадратик в верхнем углу стекляшки.
— И виброзвонком!
Алан покачал головой и подошёл к следующему экспонату. Это была пёстрая балаклава с вырезом для глаз и рта.
— Маска участницы группы «Бунт яичников». Данный экземпляр интересен тем, что его благословил лидер «Кристаллайза».
— Лидер чего?
— Какая-то христианская секта из Штатов.
— Впервые слышу.
— Так они и сформировались только для того, чтобы благословить эту шапку.
Третьим был одинокий берец.
— Так будет с каждым.
— А это что за беформенное уродство? — спросил Алан, так и не разглядев, что лежало на следующем постаменте.
— Отпечаток танковой гусеницы. Не спрашивай.
— И не собирался.
— Как насчёт рулона четырёхслойной туалетной бумаги?
— Это всё? — раздражённо вопросил Алан. Ему не нравилось, когда глупые шутки воплощаются в реальность.
— Да.
— Поверить не могу… Ладно. Хочешь услышать про мой личный артефакт?