Услышь меня, чистый сердцем
Шрифт:
Мы снимали на сейнере, уходя далеко в море.
12 июля моросил теплый дождь. Все оставались в гостинице, ожидая солнца. Но солнышко в тот день решило отдохнуть.
Я пошла к морю. Села на высоком берегу на скамеечку. Море там… внизу… перламутровое. Кораблики кажутся игрушечными — на ладошку поставить можно.
Хочется погладить море, но спуститься к нему невозможно, разве что прокатиться по скользкому, глиняному склону, но жалко юбку.
Все равно буду сегодня плавать… Раз — гребок за Стаса, два — за маму,
Я отправила ему две телеграммы — одну с поздравлением, другую — с успокоением. Что все замечательно, и падать духом просто нет повода.
В сумке у меня бутылка шампанского и печенье. Открыла бутылку, налила шампанского в красивый стаканчик и выпила за Стаса. Пусть он будет счастлив! Пью за него, уверенная в нем и верная ему.
Вечером все-таки поехали на съемку аж за восемьдесят километров. Снимали танец «Пириница». Я научилась его танцевать в Румынии, когда снималась в фильме «Туннель».
Съемка закончилась поздно, мы вернулись в два часа ночи, а назавтра подъем в шесть и сразу же выход в море.
— При любой погоде будем снимать, — распорядился Гажиу.
Иду к себе. Администратор гостиницы говорит:
— Вам из Ленинграда целый вечер звонят.
— Вы сказали, что я на съемке?
— Да, сказала. Но он нервничал, звонил только что и беспокоился, что уже ночь, а вас все нет.
Я поднялась в номер и легла в ванну.
Когда я снималась в фильме «Это сильнее меня», Ванечка Гаврилюк мне часто дарил розы. Однажды я пришла усталая, а моя ванная комната благоухает. Ванна была наполнена розовыми лепестками. Мне очень это понравилось. И теперь я вынула из мешочка сухие лепестки роз и бросила их в наполненную водой ванну. Лежу. Расслабляюсь. Стук в дверь.
— Кто? — кричу.
— К телефону вас!.. Ленинград!
В номерах телефонов почему-то нет.
Накинула халат, спустилась в вестибюль. Голос Стаса в трубке грустный-грустный.
— Стас, я тебя очень поздравляю!
— Спасибо. Телеграммы твои я получил. Почему ты не приехала?
— Меня не отпускают. Только что вернулись со съемки, а утром в шесть уходим в море до самого вечера.
— Я рад за тебя. Но если бы я получил телеграмму, что ты пала духом, я бы туннель прорыл из Ленинграда к морю и был бы у тебя в тот же день.
И положил трубку.
Заснуть я не могла. Когда наконец заснула, приснилась мне красивая дача. Старинная мебель, огонь в камине, две породистые собаки… Полно народа, все прогуливаются туда-сюда с бокалами…
Опять громкий стук в дверь.
— Валя! Ленинград!
Стас сердито спрашивает:
— Ты почему не звонишь?
— Стасик, ты же знаешь, здесь нет в номерах телефонов, а я очень устала, скоро вставать и ехать на съемку. Я же тебе все сказала.
— Ты считаешь — все?
— Стас!
— Нет, не могу. И жду тебя.
Опять повесил трубку. Да что же это такое? Что с ним? На съемках что-нибудь не ладится, и со мной получилось не так, как он хотел. Вот и сердится.
Был 1977 год, 12 июля.
В 78-м году в этот день Стаса уже не было среди живых.
12 июля 1983 года, в день рождения Стаса, на судебном процессе, под конвоем, я буду слушать Александру Александровну Жданько. Матушку Стаса — так ласково он ее называл.
5
Судебное заседание в день рождения Стаса назначено было на 9.30, но отложили до часу дня. Может быть, и в час не состоится.
Холод в боксе пронизывающий. Укуталась во все теплое — не помогает.
Прошусь выйти. Ребята из охраны открывают меня.
— Можно я погреюсь у вас? В боксе ужас какой холод.
— Погрейся. Только от двери камеры не отходи.
Чувствую, что охрана меня жалеет.
— Странный у тебя суд, Валентина. Плетут, плетут… Допросили бы тебя. Сделали бы несколько экспертиз с разными экспертами…
Спрашиваю:
— Как вы думаете — отпустят меня?
— Куда?
— Домой.
Смеются.
— Что ты? Так не бывает. Года три обязательно влепят. Иди в бокс, Валентина.
— А можно дверь оставить открытой?
— Нет, нельзя. Потерпи.
Один из конвоя подходит к моей двери и спрашивает в круглое отверстие:
— Валентина, а почему доктора не вызывают? Ну, который приехал на «скорой»… Он ведь и есть главный свидетель.
— Не знаю я. Ничего я пока не знаю.
Ну, наконец-то! Пришли. Повели в зал заседания.
Зал опять переполнен. Ощущение, что все висят друг на друге.
Судья вызывает мать Стаса.
Александра Александровна очень-очень бледная. Красивая. Стала говорить. И опять повела разговор о найденной в бумагах Стаса записке «Прошу в моей смерти никого не винить».
— Я пришла с адвокатом в прокуратуру Ленинского района. Она же здесь, в суде — гражданский истец. Адвокат подробно знакомилась с делом и показала мне записку. Я закричала: «Это не его рука!..»
И долго-долго Александра Александровна говорит о записке.
Я же о другом думаю. Ну надо же! Я и не представляла, что адвокат может стать обвинителем.
Итак, у меня два прокурора. Один — легальный, назначенный судом; другой — под псевдонимом «гражданский истец». Мой же адвокат совершенно не знает дела и пребывает в каком-то странном состоянии. Впрочем, интуитивно он задает нужные вопросы. Судья же выглядит растерянной. Такое впечатление, что ей в тягость вести эти судебные заседания. Я даже порой жалею ее.