Успокой моё сердце
Шрифт:
Водитель резким движением приводит машину в действие. Выруливая самым невероятным образом, он, чудом никого не задев, выезжает на дорогу.
Ещё один свист. Теперь только, кажется, попадает он в цель. Автомобиль оседает с правого бока.
– Живее! – яростно восклицает мой благоверный, багровея.
Я сижу на самом краю кресла, крепко-крепко прижав к себе дрожащего ребенка. Пытаюсь спрятать его за собой, радуясь тому, что пистолет уже не упирается в светлые волосы. Пусть стреляет в меня!
В стекло заднего вида наблюдаю, прижавшись
Аэропорт скрывается из виду очень быстро. Водитель сворачивает куда-то от дороги, и яркие огни пропадают, сменяясь тьмой. Я не различаю ничего, помимо белокурой головки мальчика. Зато Джеймс, похоже, видит все.
– Твари, - не стесняясь выражений, заявляет он, - ничего, к тому моменту, как они прибегут, брать будет нечего.
Пока он не обращает на нас особого внимания, я лихорадочно пытаюсь придумать, что делать. Если бы скорость была меньшей, можно было бы попытаться открыть дверь и помочь Джерому оказаться снаружи. Я бы задержала Лорена. Я бы смогла, уверена, ради него! Но при таком раскладе сейчас – мы едем около ста двадцати миль, несмотря на, по-моему, спущенное пулей колесо – этот вариант невозможен.
А остальные? Остальных у меня нет!
Со страшной скоростью мелькая за окном, деревья – ещё более темные силуэты, чем небо – наводят ужас. Прекращаются все мысли и размышления. Я просто держу Джерома. Я просто буду с ним до конца.
– Я тебя люблю, - нагнувшись к самому ушку, шепчу, стараясь, чтобы этого никто не услышал, - я здесь, родной. Я здесь…
Его бьет настолько крупная дрожь, что мне становится по-настоящему страшно за то, что будет, если каким-то чудом Джасперу удастся нас вызволить. Новое молчание – минимальный урон, какой может быть подобным нанесен.
Шмыгнув носом, малыш прижимается ко мне. Прячет лицо на груди, зажмуриваясь, что есть силы.
И в тот же самый момент, когда его пальчики притрагиваются к моей шее, «ауди» замирает.
С тем же рвением, что и было при посадке внутрь, Джеймс вытаскивает нас наружу. Его игра прошла, спектакль окончен. Осталось лишь сумасшествие, сковавшее лицо, руки и все тело. По-иному у меня не выйдет назвать его вид сейчас.
– Смотри, Изабелла, - он вынимает из куртки пистолет, - к чему приводят побеги. Ты ответишь за то, что сделала, как полагается.
Я передвигаю Джерома к себе за спину, заслоняя его. На смену робости и отчаянью приходит неожиданная смелость. Пробежавшись по всему внутри, она показывает, что я все могу сделать, если захочу. Особенно сейчас. Особенно ради этого ребенка.
– Стреляй в меня, - не дрогнувшим голосом произношу, кивнув ему, - но опусти мальчика.
– Разумеется, - рявкнув, Лорен-таки натягивает на губы дьявольскую улыбку, - но план другой. И мы ему будем следовать. Дай мне ребенка, Изабелла.
Никогда не думала, что смогу на приказ ответить отказом. Но сегодня я смогу все.
– Нет.
Глаза Джеймса распахиваются
– Я сказал, дай его! – повторяет он, надавливая на курок. Четко выделяет каждое слово, напоминая мне о карах за нарушения. В голове правда мелькает картинка той ночи, когда мои ноги были изрезаны камнями, волосы вырваны едва ли не клоками, а кровь все текла и текла, и я была уверена, что не остановится… Но той ночи нет, она в прошлом. В прошлом, как и Джеймс. У меня есть сын. У меня есть создание, которое обязано жить, улыбаться и спокойно засыпать ночами. У меня есть смысл существования и то, что держит под контролем все эмоции. Я больше не боюсь этого ублюдка. Я больше не позволю ему мной руководить.
…Больше моего ответа не требуется. Я отдам душу, жизнь, мир и все, чем когда-либо прежде дорожила, за Джерома. Теперь ему это окончательно известно.
– Будь по-твоему, - отказываясь больше ждать, посылая к черту все приказы, двумя быстрыми и огромными шагами Джеймс оказывается рядом.
…Я пытаюсь противостоять ему. Никогда не чувствовала такой силы и никогда не направляла всю её на одного человека. Хватаю его руки, тянущиеся к мальчику, веля малышу бежать. Бежать куда угодно и как. Только дальше.
Я надеюсь, что смогу дать ему достаточно времени. Налитые кровью глаза, вздувшиеся вены, всклокоченные волосы – Джеймс самый настоящий дьявол. Я дьявола в руках держу…
Но Джером вместо того, чтобы послушать меня, вместо того, чтобы оправдать жертву, остается рядом. И делает все с точностью наоборот – защищает меня. Я вижу, как маленькие кулачки ударяют по коленям, по бедрам Лорена, собираясь освободить меня. Нет ни слез, ни испуга, ни дрожи, какая наблюдалась в машине. Остервенение - и только. Любовь и храбрость – и только. Он бормочет «мамочка» и не дает меня в обиду! Он здесь, как однажды я сама ему обещала…
И Кашалот с радостью принимает такой дар.
Задохнувшись, когда он бросает меня, пытаюсь удержать равновесие и одновременно вернуться к прежнему занятию, впившись ногтями в своего мучителя, но поздно…
Перехватив мальчика из-за моей спины, вытянув вперед по мокрой, скользкой дороге, на которой мы стоим, Джеймс улыбается. Теперь пистолет точно у лба ребенка. Прижат со всей возможной силой. Только Джерри больше не плачет. Смелый и сильный, он стоит, глядя на меня, как истинный защитник. На детском личике почти не страха.
Зато есть у меня. Мигом спадая, маска храбрости открывает истинные эмоции, выпуская наружу все то, что должно быть здесь сейчас, когда я вижу мальчика в таком положении. Дыхание почти пропадает…
– Насчет три, Белла, - напоминает Лорен, довольно глядя на свою работу, - считай!
– Джеймс, пожалуйста…
– Один, - неожиданно прерывая меня, откуда-то сзади раздается бархатный баритон. Дьявольски острый, каленый, железный.
Оборачиваюсь вместе с тем, как Джеймс смотрит в нужную сторону.