Устрашимый
Шрифт:
– А, это вчера все отмечали, что мы во вражеские воды вошли… Ну мы с ребятами выпили, поплясали, и тут вижу, Крыса в мой сумке роется!..
– Крыса?
– ну не грызуна же он имеет в виду…
– Я н-не знаю как к-капрала зовут. Я б н-не стал, но он вытащил н-н-н-н-нож! Каптенармус арестовал его, сэр. Так что уже всё в порядке!
Адмирал нахмурился. Тюремный капрал полез на матроса с ножом, а до того рылся в его сумке. Весело тут. Хотя сам он тоже хорош. Злится на непрофессионализм команды, но вот-вот сорвётся в запой. Нет. Не сорвётся. Нельзя срываться. Больше он не будет пить. А не пил, похоже, только каптенармус. И прихвостня своего наказал. Может быть, он не так уж плох? У всех свои… мда.
– Вы проверили сумку?
– Проверил, сэр, ничего не пропало!
– Проверьте ещё раз. Он мог подкинуть что-то запрещенное к провозу, а потом доложить, что поймал нарушителя. Несколько нарушений кряду и вас выпорют.
–
– Разрешаю проверить сейчас. Если вы опоздаете, я это объясню. Хотя лучше проверьте быстрее.
– Так точно сэр!
– матрос заторопился в каюту без всяких “разрешите идти?”
– Мистер Бадд!
Парень обернулся.
– Вы забыли фляжку.
– И правда! Спасибо, сэр!
– Убогий снова улыбнулся во все зубы.
– Вам спасибо. Поторапливайтесь.
***
Следующие несколько дней Джеймс думал о том, чтобы не сорваться. Кормчий всё зазывал как-нибудь к нему на пирушку. Всё хотел послушать растрезвоненную кем-то на весь штаб любовную историю о губернаторской дочке. Конец истории хотел услышать, что ли? Обойдется, эта часть скучная, да Флинт и сам её видит. Интересно, где сейчас Элизабет. Молодая девушка в открытом море на пиратском корабле… Если всё ещё там… Впрочем, справлялась она лучше многих. Настолько лучше, что впору беспокоиться за пиратов. Или за Беккета, если она ему попалась… Всё же, какая глупость была отдать сердце Дейви Джонса Беккету! Хотя кому же ещё? Губернатору Свонну? Так ведь Беккет совсем подмял старика. Даже жаль было оставлять его… Оставить себе? И что тогда предъявить Беккету, чтобы вернуться на службу? Он вернулся на службу, но не в прежнюю жизнь. А ведь только об этом и мечтал. Как будто в шторме ухватился за доску, не думая, что за неё уже не смогут уцепиться другие. Так ли это было нужно… А куда еще? Пиратствовать? Он не пират. Хотя вот Элизабет понравилось… Плохо, если она наткнется на имперский корабль… Нет, Элизабет не повесят. Мэри Рид и Энн Бонни не повесили. Правда, одна из этих пираток умерла в тюрьме, но у неё не было влиятельных родных… Должно быть, Элизабет была в ярости, когда увидела, что бумага о помиловании пропала. Ну что же. Пожелала бы она помилования для себя, документ остался бы при ней. Но вот мистер Тёрнер вполне может обойтись без таких подарков. Всё было сделано правильно. Да, правильно. Он восстановил своё доброе имя… и теперь долго будет сомневаться в чистоте своей совести.
Джеймс чувствовал, что ненавидит французов больше всей команды, вместе взятой. Напади они, он бы отвлекся. И, наверно, была бы попойка по случаю победы или поражения. На этот раз он бы пил! Как будто команде не всё равно. Это же “Неустрашимый”! Да в ближайшем порту перенабрать всю команду! Пусть будут только прессованные! Систему наказаний изменить, пусть каждый день с утра пораньше порют всех по очереди! По сто ударов! Пусть выживут сильнейшие! Палубу пусть драят не переставая с утра до ночи, нечего ей сохнуть! Тюремных капралов поголовно повысить и обязать перед отбоем нападать на матросов. Должность каптенармуса упразднить. Каптенармуса в капитаны и право первой ночи ему на всю команду! И второй, и третьей, и последующих. Пусть будет новый дежурный пост в графике. К морскому дьяволу полумеры! Потом пройтись под полным парусом мимо французских и пиратских кораблей. Тогда враги сами в ужасе сдадутся. Либо полопаются от смеха. Все. И опасности на море будут ликвидированы. “Неустрашимый” выполнит своё предназначение и займет достойное место в истории английского флота. Как же плохо без выпивки…
Ко всему прочему несколько дней кряду собирался туман, пока не очень густой, но опасность всё равно усиливал и, похоже, действовал на нервы не только Джеймсу. Как-то раз незадолго до построения он услышал, как Убогий жаловался Датчанину, что как-то часто у него стал развязываться гамак, хотя вроде с детства в море и узлы вязать всегда получалось. При этом Крыса пока в карцере, и сумку, как советовал Ямаец, Убогий проверяет. Вскоре прозвучала команда строиться, и разговор прервался. Когда все расходились по местам, Джеймс заметил, что Очкарик совсем зареванный, даже очки этого не скрывают.
– Есть что-то, что вы хотели бы рассказать мне после вахты?
– Всё в порядке, сэр. Из-за тумана болят глаза.
В порядке так в порядке. Нельзя помочь человеку, который сам не хочет, чтобы ему помогли. В истории с гамаком он точно вне подозрений, даже если был какой-то конфликт. Очкарик ютовый, а Убогий фор-марсовый. Вся команда бы заметила, сунься ютовый к местам фор-марсовых. Сословная разница в такой команде посильнее той, что на суше.Фор-марсовые что-то вроде элиты, ютовые чуть лучше сухопутных крыс. Тогда опять какой-то излишне ретивый капрал? Не мог же опытный моряк вдруг разучиться вязать узлы. Может быть, тут всех новеньких рано или
Но было и кое-что хорошее в тумане, замедлившем ход корабля и скрывшем его от противника так же, как и противника от него. К радости капитана Джеймс всё же добрался до корабельной библиотеки. Среди многочисленных томиков поэзии неведомым образом затесался сборник,столь ненавистных в пору обучения, речей Марка Тулия Цицерона. Многочисленные “доколе” древнеримского сенатора, обращенные к несчастному Катилине, оформились в одно собственное бесконечное тоскливое доколе. Знаменитое ” о времена, о нравы” напомнило, что разнообразные “неустрашимые” плавали во все времена. Это знание не то, чтобы успокоило, но наполнило душу смирением, достаточно тупым, чтобы продолжать плавание в сложившейся компании. В конце концов, он может злить окружающих ничуть не меньше, чем они его. Он даже выразил капитану некоторую благодарность за обустройство библиотеки на борту, хотя обычно надеялся, что там окажется вражеский снаряд, всякий раз, когда всеми обожаемый Звездный Вир сбегал туда от капитанских обязанностей. А тут этот книжный червь весь засиял, и его даже жалко стало. Хотел человек стать библиотекарем, но то ли судьба заставила, то ли семья настояла, чтобы пошел во флот. На палубе каптенармус по какому-то поводу сообщил Убогому, что тот “Не по-хорошему мил, а по милу хорош”. Надо же, смена тактики… Хотя едва ли парнишка поймет такой флирт. Элизабет всегда понимала, но это не помогло. Может быть, считала, что ей навязывают жениха? Неважно, сейчас она далеко. И не надо её сюда… С Сеймуром за обедом друг друга не подкалывали. Неплохо. Кормчий снова упомянул, что хотел бы повторить пирушку. Ну что же, жить можно. Даже на “Неустрашимом”. Может быть, с того дня на Джеймса и снизошло бы то отупение, которое помогало остальной команде смотреть на творящийся абсурд, но французы сжалились и на следующий день наконец напали.
========== Часть 5 ==========
Генерал! Только Время оценит вас,
ваши Канны, флеши, каре, когорты.
В академиях будут впадать в экстаз;
ваши баталии и натюрморты
будут служить расширенью глаз,
взглядов на мир и вообще аорты.
(И. Бродский)
Во время боя Джеймс понял всеобщее восхищение Звездным Виром. Он и вправду был хорош, когда не перекладывал ответственность на подчиненных и не следовал слепо уставу. Капитан был храбр, и интуиция у него работала. Норрингтон даже зауважал его на время боя. Команда перед общим врагом сплотилась, забыв свои повседневные распри, и действовала слаженно. Должно быть, Вир, днями сидящий в своей библиотеке, именно такими чаще всего и видел своих людей. Но француза они всё же упустили, к тому же при обстоятельствах, разом напомнивших адмиралу, где он находится.
Французский корабль скрылся в тумане и, может быть, еще не поздно было догнать его, но тут с мачты раздался отчаянный крик, заставивший каптенармуса побледнеть, а вскоре на палубу упало тело. Сначала Норрингтон, как и все, подумал, что упал Бадд, но выяснилось, тот только кричал. Ему с минуту пришлось удерживать потерявшего сознание старшего фор-марсового, но тело всё же выскользнуло из его рук, должно быть, уже мертвым. Глаза старшего фор-марсового были открыты и бессмысленно смотрели в небо. Каптенармус, разглядев лицо покойника, с облегчением улыбнулся и тут же услышал от кого-то из матросов “Будь ты проклят, Клэггарт!”. Улыбка сошла с его лица, и он обернулся на нарушителя порядка, запоминая. По-вировски дурацкое разбирательство показало, что каптенармус на самом деле был косвенно виновен в случившемся.
Старший фор-марсовый был болен, но каптенармус не отпустил его в лазарет. По версии каптенармуса больной сам отказался посетить лекаря. По версии Бадда “всё было не так”, а не заикайся он, можно было бы узнать его версию событий. Прочие матросы молчали. Может быть, и рассказали бы что-то, если бы капитан не расспрашивал их при каптенармусе. Но версия Клэггарта была удобна для рапорта и не требовала дальнейших разбирательств. Вир принял её. К тому же возник неприятный инцидент. Матросам уже было велено сдать розданное перед боем оружие, как раз тогда, когда Клэггарт приказал арестовать парня, пославшего ему проклятие. Люди развернулись к нему с оружием в руках. Пока не нападали, но и сдавать оружие не торопились. Каптенармус повторил приказ. Никто не повиновался. На его счастье начальство как раз подходило к складу.