Утерянная брошь

Монт Алекс

«А к Пирогову завтра наведаюсь», – свернув трубочкой записку от Зоси, он поджег бумагу и пристально глядел на огонь, пока пламя не обожгло ему пальцы.

Возвращение из Москвы дяди означало для Казимира прекращение регулярных любовных встреч в горячих объятиях страстной тетки, что послужило причиной крайне раздражительного состояния молодого человека. В ту минуту, когда ему пришлось постыдно ретироваться из ее теплой постели на черный ход, он был готов растерзать пана Станислава. Когда же студент появился дома и, выслушав прозрачные намеки матери насчет недостающих предметов своего гардероба, столкнулся с дядькой вживую, его нервы не выдержали, и он выскочил из квартиры как ошпаренный. Первым желанием было объясниться,

но обещание Катаржине ни под каким видом не делать этого, а также довлеющий груз их общей тайны надежно запечатали рот молодому человеку.

Оказавшись на улице, без всякой цели он двинулся к Большому проспекту, когда услыхал, что его окликают. Подняв глаза, Казимир увидал готовую повернуть к набережной коляску, в коей сидел улыбавшийся Кройц.

– Что-то совсем меня позабыли, Лиховцев. На Аптекарский уж неделю глаз не кажете. Неужто наш последний эксперимент так испугал вас или реферат свой поди дописали?! – напомнив об уничтожении сарая, упрекнул его инженер.

– Ни в коем разе, господин Кройц. Готов хоть завтра к вам ехать, просто… э-э-э домашние обстоятельства мне весьма не сопутствовали, – не сразу нашелся с ответом Казимир.

– Что ж, милости прошу, непременно приезжайте опосля классов. Завтра поутру на дачу возвращаюсь. Еду кое-что для продолжения опытов взять. Привет Андрею Николаевичу и нижайший поклон матушке, – бросил на прощание инженер, и коляска покатила дальше.

Глава 20. Поручения для Шныря

– Стало быть, свободное время учитель Закона Божия посвящает чтению запрещенной литературы? – вопросил филера Чаров, пригласив агента для доклада в портерную. «Пусть пивка хлебнет да закусит малость, а то всякий день на ногах», – рассудил Сергей, принимая кружки от буфетчика.

– Лекции в университете, как вольнослушатель, тоже посещает, однако компаний не водит, ни к кому из студентов на дом не ходит и к себе в гости не зовет, окромя одного, кой у него, кажись, квартирует. Дворник по причине недостаточного знакомства с Нечаевым сказать на оный предмет наверняка не может, – сдувая пену, с наслаждением сделал большой глоток Шнырь. – И вот что любопытно, ваше высокоблагородие, – рыжие глаза филера загорелись лукавством. – Лиховцев к нему приходил, да ретировался больно скоро, весь из себя растрепанный и пунцовый. Сдается, Нечаев не пожелал с ним разговоры говорить, а может и того хуже, с лестницы спустил.

– Насчет лестницы, это вряд ли, хотя… – хмыкнул судебный следователь. – Все ж таки весьма странно, что товарища своего он столь неприветливо встретил. Может, обиду какую на студента затаил али в новом деле, ежели допустить, что тот ему таковое предложил, участвовать отказался, – недоумевал Чаров.

– Затруднительно судить, что у них на уме, ваше высокоблагородие, однако ж книжки свои богомерзкие нигилист прочтет и как пить дать, с Лиховцевым али без него, за бузотерство возьмется.

– Так и доложу его высокопревосходительству. Считаю, дальнейшее наблюдение за Нечаевым можно прекратить и самое время вернуться к Лиховцеву, ибо к Ржевуцким филеры от господина Блока уже приставлены. Помнится, одного из них ты срисовал. А как твой ученик, выздоравливает?

– Дык завтра его думал проведать, ваше высокоблагородие. Дохтур сказывал, на поправку Фролка идёть. Полагаю, валяться на больничной койке зазря не станет. Больно уж ревностен к нашей службе малец. А что конфуз на Аптекарском возле того сарая приключился, во всем себя винит и об одном возвращении в службу помышляет.

– Коли Фрол действительно на поправку пошел и задерживаться в больнице не намерен, пусть обратно под твое крыло идет да науку наблюдательную постигает, – Чаров понял, куда клонит Шнырь. – Кстати, как тебе новый, от Якова Петровича филер?

– Наблюдательный агент, командированный господином Мерзликиным, хоть и похужее

Фрола оказался, а дело свое знает, однако ж, когда малец из больницы возвернется, мне сподручнее с ним быть.

– Вижу, прикипел ты к парню. Стало быть, когда Фрол вернется, того филера отпускай, а завтра последний денек за Нечаевым понаблюдай и, ежели ничего подозрительного не заметишь, за Казимиром Лиховцевым начинай сызнова ходить.

– Слушаюсь, ваше высокоблагородие!

– У меня к тебе одно дельце нарисовалось, кое не хочу агентам Сыскной полиции доверять да господина Блока своими просьбами обременять. Надо бы разыскать извозчика, отвозившего Ржевуцкую от редакции «Вестника Европы» в день убийства Князя, и выпытать у него, немедля ли она в «Знаменскую» подалась, и ежели немедля, то где с Князем повстречалась, поскольку они вместе в гостинице объявились.

– Исполню в лучшем виде, ваше высокоблагородие, даже не сумневайтесь, – с горением во взгляде отрапортовал филер и стал кивать в глубину зала, привлекая внимание судебного следователя.

Повернув голову, тот увидал прелюбопытнейшую картину. Держа в руках наполненные доверху кружки, за свободный стол уселся Лиховцев и с непередаваемо мрачным выражением лица принялся хлебать пиво, тогда как наблюдающий за студентом филер, тот самый, о ком они сейчас толковали, расположился за столом во втором зале портерной.

– Никак приезд дядьки подпортил настроение студенту, – перестав кивать в сторону Казимира, ехидно заметил Шнырь.

– Вполне допускаю, однако нам лучше убраться, – произнес Сергей, предполагая, что Лиховцев мог запомнить его во время допроса в Сыскной полиции в мае 43 . – Первым выйду я, ну а ты минут через пять, – запахнувшись в шинель, Чаров стал выбираться из прокуренного помещения. Шнырь тем временем допил свое пиво и, наблюдая украдкой за Лиховцевым, спустя считанные минуты проследовал за судебным следователем.

43

См. «Пропажа государственной важности».

Переговорив с Кройцем, Казимир захотел уединиться в портерной, дабы обдумать сложившуюся ситуацию. Он надеялся, что неожиданное возвращение пана Станислава не помешает их отношениям с Катаржиной, однако ненавидящий взгляд женщины и неистовое желание избавиться от него больно ранили молодого человека и неотступно стояли перед глазами.

«Конечно, ей, как замужней даме, подобное разоблачение может сильно повредить, тем паче матушка догадывается о нашей связи, но куда подевалась эмансипированная, свободная от предрассудков и условностей брака натура Катишь?» – не мог найти вразумительного ответа он. То, что опытная в телесной любви и жадная до подобных утех полячка, воспитанная на французских извлечениях из «Камасутры» 44 и «Метафизике половой любви» 45 , попросту воспользовалась им, категорически отвергалось Лиховцевым. Молодой человек безуспешно искал объяснения происшедшей в поведении любимой женщины метаморфозе, пока буфетчик не тронул его за плечо и, нагнувшись к самому уху, не прокричал о закрытии заведения.

44

Первый перевод любовно-философского трактата Ватсьяяны с санскрита на английский язык, сделанный Ричардом Бёртоном, появился только в 1883 году и был издан маленьким тиражом, а сама книга стоила чрезвычайно дорого.

45

Философский трактат Шопенгауэра, вдохновленного идеями Камасутры.