Утолю твои печали
Шрифт:
Жалел себя. Сегодня он позволил себе это.
О Ксении думал и о братишке... Не привык еще к мысли, что нет его душу выедала горечь. А Ксюша... Ей он готов был отдать всю неразбуженную нежность свою, и заботу, и любовь. Знать бы только, что это нужно ей будет, хоть когда-нибудь. Где-то прочитал, что ли, что любовь, это когда встречаются два одиночества, соприкасаются, совпадают и защищают друг друга. Про защиту, это верно: он готов защищать ее от злобности и жестокости мира. Да и Ксюша... Она ведь тоже защитила его... Он себя самого. Своей любовью она спасла его от окончательного крушения. Наверно,
Вдруг слова песни пробились сквозь невеселые мысли, какое-то слово зацепило. Арвид прислушался. Неброская, монотонная мелодия. Или сдержанная? Слова... В другое время они бы не прозвучали, а сегодня - видно к настроению пришлась незамысловатая песня про парнишку со шрамом на лице и с нескладной жизнью. "...Улица была твоей семьей и школой, вожаком, ты с детства был друзьям опорой, с детства получал ты синяки и раны..." - так оно и было. "...На груди кровавое горит распятье - человек со шрамом, на тебе проклятье..." - может и правда, проклятье... за тех, у кого отнял жизнь, и кого не уберег.
Прислонившись лбом к сцепленным пальцам, Арвид укрыл лицо от яркого праздничного зала.
* * *
Близилось 8 Марта, и Арвид никак не мог придумать, что подарить ему Ксении. Он не решался сделать ей дорогой подарок. В конце февраля он поехал в Торговый Центр с твердым намерением сделать выбор. В дверях одного из магазинов он неожиданно столкнулся с мужчиной, нагруженным авоськами и упаковками. Тот осторожно пробирался сквозь толпу, озабоченный тем, чтобы не рассыпать покупки - что и произошло с успехом, не без помощи Арвида.
– Черт! Ты слепой что ли?!
– возмущенно заорал мужчина и бросился подбирать покупки.
Арвид остановился, не веря своим глазам. Мужчина раздраженно глянул на него и тоже обмер.
– Старлей...
– он медленно распрямился.
– Старлей... ты?..
– Гошка... Откуда ты, чертушка?
– Арвид шагнул к нему, сжал плечи.
– Старлей!
– завопил Гошка, обхватил Арвида руками вместе с зажатыми в них пакетами.
– Постой, - смеясь, сказал Арвид, - Давай все же выберемся отсюда, прохожие недовольно обходили их и рассыпанные покупки.
Вдвоем они быстро собрали все, хотя Гошка время от времени, смеясь, радостно толкал Арвида в плечо или хлопал по спине.
– На колесах ты?
– Нет, откуда!
– А моя вон, пошли.
Они скидали пакеты и сумки в багажник.
– Поехали ко мне! Посидим, выпьем!
– радостно предложил Григорий.
– Я же на машине.
– Ох, да - и мне ведь на работу сегодня еще, тоже за руль. Пошли вон в кафешку, что ли, поговорим?
– Выпил бы с тобой сейчас!
– с сожалением проговорил Гошка, когда они разместились за одним из столиков почти пустого кафе.
– Ребят бы вспомнили, помянули...
– Мы их так вспомним, а выпьем позже. Я ведь искал тебя. По старому адресу не нашел. Спрашивал, сказали - уехал, а куда, никто не знает.
–
– Не знаю еще.
– Я первое время все спрашивал у отца твоего про тебя, да ты как в воду канул! Слушай, ну как я рад тебя видеть!
– Гошка - Григорий Строгов, бывший связист разведвзвода, сжал руку Арвида.
– А Олег? Я его видел, когда он заезжал к отцу, года два назад, наверно. Ага, точно, два с копейками. Так хорошо посидели с ним, душу отвели. Он ведь жениться собирался! Теперь, поди, племянника уже тебе родили?
– Григорий, давай хоть пива закажем, что мы за пустым столом?
– Давай! Только, старлей, я все деньги щас в магазине угрохал.
– А я еще не успел в него зайти, - они рассмеялись.
– Знаешь про кого-нибудь из наших?
– Да... Про некоторых. Иногда письма пишу, иногда - мне пишут. Перезваниваемся изредка.
– Ты молодец. Да ведь тебе положено связь поддерживать, - они опять засмеялись, только Григорий - на этот раз как-то не весело.
– А новости у тебя, вижу, всякие?
– Да уж... Тосю, Тольку Шаповалова помнишь?
– Что с ним?
– тревожно спросил Арвид.
– Пятый год на зоне. Изнасилование.
– Тося?!
Арвид будто наяву увидел русоголового богатыря под два метра ростом, которого вечно донимали тем, что краснел, как девушка, от соленых шуток товарищей. Девушка у него была. Ее письма он бережно хранил и перечитывал без конца. В это время лицо его становилось по-детски открытым, глаза светились. В бою он был спокойным и расчетливым, головы никогда не терял. С ним было надежно, не боялись, что ранеными останутся без помощи, в плен попадут, - всякое ведь случалось. Но если рядом был Тося, знали - вынесет. Однажды он более десяти километров тащил на себе сразу двоих.
Григорий в ответ только вздохнул.
– И Славка Красавин, слышал, тоже в тюрьме. Говорили, вроде, что-то с наркотиками... Точно не знаю. А Зему убили.
– Что же это такое...
– потерянно проговорил Арвид.
– За что нас так?..
– он сжал челюсти, помедлил, с трудом выговорил: - Олега... тоже...
– Что?!.
– выдохнул Григорий. И вдруг как-то жалобно проговорил: - Не надо, а? Слушай, не надо...
– и осекся, пряча заблестевшие глаза.
Они долго молчали, тяжело положив руки на стол, не глядя друг на друга. Потом Гошка поднял голову, улыбнулся через силу:
– А у Малехи четыре девчонки, представляешь?
Арвид рассмеялся сквозь комок в горле, но с облегчением, благодарный Григорию за то, что он ничего не спросил.
– Это ему в наказание!
– Малехин, Игорек, по-настоящему красивый парень, слыл
женоненавистником - невеста выскочила замуж, не прождав его и месяца. После этого Игорек о женском поле упорно говорил в основном с помощью матов.
– Ага! Влюбился по уши в свою Людмилку, на руках до сих пор носит. Она у него махонькая, под его фамилию. Но уже четырех ему родила. А он говорит, пока сына не родим, не остановимся. Хорошо живут, счастливчик.