Утопленный
Шрифт:
Но в третий день совершеннолетия Ангелу словно прорвало: на дне рождения бывшей одноклассницы она познакомилась с мужчиной старше на десять лет, потом с его другом, потом с другом друга и пошло-поехало. Ей нравилось иметь много, разных возрастов преуспевающих любовников, гулять в шикарных ресторанах, принимать дорогие подарки и она – обожала секс. Один как-то спросил её: что тебе не хватает – быть и любить одного мужчину? Ведь тебе предлагали кольцо и сердце – звали замуж.
– Потому что вы разные, – ответила Анжела.
И он понял, что именно – она под словом «разные» подразумевала. Обычная шлюха, у которой не в меру свербит
Не помешало Анжеле вести разгульную жизнь и всю беременность. Мать сидела с её дочкой, ухаживала, даже пару раз возила в Египет и Турцию на свои деньги, пока не случилась трагедия.
Однажды мать мучилась головной болью – выпила алкоголь и таблетки от головной боли, заснула в ванной и захлебнулась. И вот только тогда на кладбище, похоронив мать, Анжела осознала, что больше у неё никого нет, больше не к кому обратиться за помощью. И что она не хочет, чтобы дочь выросла с ложным пониманием мира как когда-то она сама. Мать много работала и упустила её воспитание. И Анжела не желала такое дочери.
Но с маленькой дочкой на руках она никому была не нужна. Помыкавшись, бросаясь из крайности в крайность от одного богатого старика к другому, Анжела совсем отчаялась, плюнула на всё и решила жить одна. Стать бизнесвумен. Открыть своё коммерческое предприятие. Она назанимала денег под невероятно крупные проценты и, естественно, прогорела. И тогда за долги, росшие непомерно и выросшие до кабальных величин, мутные люди предложили ей, дабы оставить в живых и себя и дочь, отдать девочку навсегда.
В лютую морозную ночь под осатаневшим небом Анжела спрыгнула с лестницы, спускающейся с крыши пятиэтажного дома, и побрела с пятилетней дочкой куда глаза глядят, преодолевая шквальный ветер и ледяной снег. Их долго сопровождали фары чёрного «гелендвагена», пока, вконец обессилив она свалилась в заснеженный кювет на дороге далеко за городом. Анжела подмяла дочь под себя, стараясь напоследок согреть её своим телом, и простилась с жизнью, засыпая вечным сном под громкий вой пурги. Очнулась она в тёплом салоне машины – перед её взором блестели добром глаза Потапа. И дочка жива.
А потом – а потом началось счастье. И Анжела настолько полюбила Потапа, что, однажды предавшись фантазиям и доведя себя рукой до умопомрачительного экстаза, устыдилась, загрызла себя мученическими мыслями о предательстве и неверности мужу – кухонным ножом вскрыла себе вены. Но…
Но, возможно, не только томительный порыв сладких воображений привёл к кровавому поступку. У Анжелы была тайна, которая непрестанно губило её душу.
Глава 2
Альберт ковырнул ножом распаренный перец чили со стейка, отложил вилку, вытянулся на стуле, одну ладонь упокоил на животе, в другую взял бокал с вином. Ленивый умиротворённый взгляд осмотрел присутствующих гостей.
Друг семьи, следователь, никак не хотел расставаться с «Пентаксом»: откладывал фотоаппарат на тумбу за спиной, выпивал рюмку водки и снова тянулся за любимой игрушкой, осыпая вспышками не только свою жену, но и всех гостей.
«Дорвался, бедняга, до забавы».
– Паш, у меня скоро глаза сами сверкать начнут от твоей камеры и её вспышек, – запротестовала Ника, пальцами отвела от себя наведённый объектив. – Прекрати. Уже фотографии дома некуда распихивать.
Лучший друг Потапа,
Альберт медленно отпил вино, смакуя терпкий вкус, кисловатый и слегка отдающий жжёным сахаром, закинул в рот маслину, покосился глазами на Максим, но его увлёк мелодичный голосок Аниты, и он перевёл взгляд. «Да-а, и откуда же вы таких красивых баб, как на подбор взяли? Хотя немудрено с такими-то деньжищами». Правда, Алберт прекрасно всех знал – кто и откуда. Да и такие «фешенебельные» кобылки знают свою красоту, чувствуют себя богинями и на меньшее, естественно, не согласны. И сами ищут, находят и намертво цепляются зубами и виснут, не отпуская, разными путями, изощряясь, женят на себе богатых дураков. А потом оттяпывают половину непосильно нажитого, а то и всё. Модные устои, перевёрнутые, извращённые добродетели нынешнего времени. И это – прекрасно!
У Аниты проглядывались черты восточной внешности – лёгкие азиатские наплывы в уголках на широких глазах. Но только глаза и напоминали о генофонде популяции Азии. Благоприятной милой двадцатипятилетней девчушкой с убаюкивающим голоском она только казалась. Ангельский образок, невинная куколка, желающая себе и всем счастья; ясные глаза блистали вселюбящим божеством на благообразном личике. И, да – хороша и, да – прекрасна: во всём! Не считая одного: ради того, чтобы женить на себе Богдана, она зарезала и закопала на дачном участке собственного младенца. Злосчастного мужа, не успевшего насытиться радостью к новорождённому, она объявила виновным в пропаже ребёнка из коляски, когда сама с ним гуляла. Он – не помнил, когда просила! – не зашёл в магазин за памперсами и сметаной, когда шёл с ночной смены домой, и ей пришлось самой переться в универсам, оставив ребёнка в детской колясочке без присмотра. Несчастного мужа, который теперь спился и валялся на тротуарах как конченная облёванная свинья, она, не раздумывая, оставила.
Альберт некоторое время изучал лицо Аниты, поглаживая свой лоб пальцами. Изучал вдумчиво с полуприкрытыми глазами. Ни одна душа об этом не знает. Ни одна, кроме него. И её, естественно. Он навёл о ней справки, отрыл всю подноготную, и даже больше: его секретная служба по его велению откапывала всё и на всех. И сейчас не время раскрывать всем суть Аниты. В планах на долгую перспективу она ещё будет нужна, и тогда он выложит перед ней компромат, напомнит о погубленной жизни собственного ребёнка. И она будет делать то, что он скажет. Безапелляционно.