Утренняя повесть
Шрифт:
Мы лежали молча, завороженные этой тишиной, небом, волшебной южной ночью. Сейчас хорошо рассказывать сказки — веселые, страшные, но обязательно со счастливым концом. Там найдены все клады, спасены все невесты.
Ростик нарушает тишину:
— Сережка, ты Полярную звезду видишь? Наконец-то я могу поторжествовать над этим маленьким всезнайкой. Для подробного ответа я набрал полную грудь воздуха:
— Конечно, вижу. Это крайняя звезда Малой Медведицы, самая крупная и яркая. Звезда Альфа.
— Это каждый знает, — перебивает меня Ростик насмешливо. — Ты лучше скажи, как определить части света днем, по солнцу?
— Пожалуйста! В семь утра солнце стоит на востоке, в семь вечера — на западе, а в полдень, от двенадцати до часу, оно на юге.
— А в остальное время как узнать? С помощью часов, например?
Когда-то я знал, но сейчас вылетело из головы. Кажется, нужно направить часовую стрелку на солнце, затем разделить какой-то угол пополам. Позабыл, какой именно. И поэтому отшутился:
— Мне этот способ ни к чему: часов нет. Это у Фимки часы марки Мозера.
— Ладно, — пощадил меня Ростик. — А по луне как ориентироваться?
Этого я вовсе не знал. Он объяснил мне: по луне куда сложнее! В полнолуние еще ничего. А в первую четверть ее не бывает на востоке, в последнюю — на западе.
Денис не принимал участия в нашем разговоре, и лишь когда Ростик мечтательно проговорил: «Эх, найти бы клад какой-нибудь!» — не на шутку возмутился:
— На кой черт тебе клад? Подумаешь, золото, плевать на него!
Ростик растерянно спросил:
— Как плевать? Оно же драгоценное.
— Пока драгоценное, — уточнил Денис. — А придет время, из него будут урны делать, плевательницы. Об этом Ленин говорил.
— Золотые плевательницы! Вот хорошо! — Ростик продолжал мечтательно глядеть на небо. — Хоть бы разок в жизни плюнуть на золото.
К домику Бориса Костылина почти вплотную подходила железная дорога. Свист, гудки, скрежет колес, — мне казалось, что под такой аккомпанемент не уснешь и ночью. Как же удивился я, когда увидел Бориса спящим на широкой деревянной лежанке посредине двора.
Величаво стояли над ним яблони, чуть поодаль — кусты малины, сирень, от которой забор стал давно пузатым и грозил рассыпаться на ребра-досочки. Зелень вокруг, красота, а Костылин кемарит. Хоть бы что ему!
Наверное, час назад лежанка была в тени. Но сейчас солнце подобралось к лицу моего товарища, а он, не чувствуя этого, спал и похрапывал. Полуоткрытый рот, сухие, бледные губы… Я тронул Бориса за плечо.
Мы еще вчера договорились с Денисом — надо навестить Костылина: что-то не видно его ни на пляже, ни в кино. «Может, заболел? — предположил Денис. — Завтра проверим».
Но с утра Денис засел за какую-то
— Не забудь заглянуть к Борису. Вместе приходите на пляж, буду ждать…
Конечно, обида моя не исчезла, но я взял направление к домику Костылина. Шел и мысленно ворчал на Дениса: «Пишет чего-то, секретничает… Сперва Людка секретничала, теперь он!..»
Я сильнее потряс плечо Бориса, он испуганно вскочил, но, увидев меня, успокоился.
— Ты чего дерешься?
— Нашел время спать! — крикнул я. — Ночи мало?
Он встал с лежанки и направился к колодцу. На срубе стояло ведро, и он опрокинул его себе на голову. Вода текла по шее, по груди и рукам. Борис подошел к лежанке, достал из-под подушки пачку папирос, вынул одну.
— Погоди, — остановил я его. — Посмотри, какое утро… Воздух! Роса! Неужели охота дым глотать?
Борис пожал плечами, чиркнул спичкой и, окутываясь сизым облачком, направился к скамейке у ворот. Я за ним. Присели.
— Серега, — начал Костылин, — ты мне дашь рекомендацию в комсомол?
Я обрадовался. И не хотел сдерживать нахлынувшей радости:
— Спрашиваешь! Да я с удовольствием. Вот только стажа у меня еще нет. Но это не беда: Денис даст, Ася Лесина…
— Аська уже написала, вчера принесла. Ты не думай, говорит, что если я староста и отличница, то, значит, сухарь и ничего не понимаю. Я, говорит, тоже душу имею. К чему это она, а?
— Не знаю, откуда мне знать? — ответил я. — Влюбилась в тебя, может?
— Ну тебя, — отмахнулся Борис.
Лицо его было усталым, серым. Это после сна!.. «Вот до чего доводит курение, никотин», — подумал я и заговорил об этом.
— Может быть, брошу, — неуверенно сказал Костылин. — Я ведь, Серега, хочу в военную школу подавать. Как девятый закончим, так сразу же — в артучилище… Если возьмут.
— Должны взять! — твердо сказал я. — Почему бы тебя не взять?
— Мандатная комиссия, — процедил Костылин. — Видишь мои глаза? Красные?.. Три ночи не спал. Маму мою вызывали, понял?
— Куда вызывали? — хлопал я глазами.
— «Куда-куда»! — передразнил меня Борис. — В органы. Только сегодня отпустили ее. Разобрались, слава богу… Да я! — он так и взвился. — Да я от нее никогда плохого слова о нашей жизни не слыхал, она с четырнадцати лет на фабрике работала.
Помолчав минуту, он добавил:
— И от других не слыхал…
«Это он про отца», — подумал я.
…Па водной станции мы долго искали Дениса. Народу тьма-тьмущая. По рубашкам или пиджакам тут никого не найдешь: у всех одинаковая форма — плавки, трусы.