Утро дней. Сцены из истории Санкт-Петербурга

Киле Петр

Дягилев в окружении художников, среди которых и Серов.

1-й х у д о ж н и к. Это воистину настоящий праздник. И ваш триумф, Сергей Павлович!

2-й х у д о ж н и к. Однако столь не ко времени, что даже не верится. Как у вас не опустились руки?

Г о л о с а. Виват, Дягилев!

3-й х у д о ж н и к. Пир во время чумы.

Д я г и л е в. Нет сомнения, что всякое празднование есть символ и итог, всякий итог есть конец...

И с этим вопросом я беспрерывно встречался за последнее время моей работы. Не чувствуете ли вы, что длинная галерея портретов великих и малых людей, которыми я постарался заселить великолепные залы Таврического дворца, - есть лишь грандиозный и убедительный итог, подводимый блестящему, но, увы, и омертвевшему периоду нашей истории?

2-й х у д о ж н и к. Несомненно!

Д я г и л е в. Я заслужил право сказать это громко и определенно, так как с последним дуновением летнего ветра я закончил свои долгие объезды вдоль и поперек необъятной России.

Серов, рассмеявшись, жестами винится.

Что, Валентин Александрович?

С е р о в. Не обращай внимания. Я представил, как ты заезжал в уездные и губернские города и дворянские усадьбы, производя немалый фурор. Совсем, как Чичиков. Да не чета ты ему.

Д я г и л е в ( высокомерно). Спасибо. (Продолжает в прежнем тоне.) И именно после этих жадных странствий я особенно убедился в том, что наступила пора итогов. Это я наблюдал не только в блестящих образах предков, так явно далеких от нас, но главным образом в доживающих свой век потомках.

3-й х у д о ж н и к. Замечательно!

Д я г и л е в. Конец быта здесь налицо. Глухие заколоченные майораты, страшные своим умершим великолепием дворцы, странно обитаемые сегодняшними милыми, средними, невыносящими тяжести прежних парадов людьми. Здесь доживают не люди, а доживает быт. И вот когда я совершенно убедился, что мы живем в страшную пору перелома, мы осуждены умереть, чтобы дать воскреснуть новой культуре, которая возьмет от нас то, что останется от нашей усталой мудрости.

1-й х у д о ж н и к. Пророк!

Д я г и л е в. Это говорит история, то же подтверждает эстетика.

2-й х у д о ж н и к. Изумительно, право!

Д я г и л е в (направляясь в буфет). И теперь, окунувшись в глубь истории художественных образов, и тем став неуязвимым для упреков в крайнем художественном радикализме, я могу смело и убежденно сказать, что не ошибается тот, кто уверен, что мы - свидетели величайшего исторического момента итогов и концов во имя новой неведомой культуры, которая нами возникает, но и нас же отметет. А потому, без страха и неверья, я поднимаю бокал за разрушенные стены прекрасных дворцов, так же как и за новые заветы новой эстетики!

Г о л о с а. Виват, Дягилев!

Кружение

публики по залам и явление портретов, вплоть до современных, продолжается.

Сцена 2

Москва. Квартира Андреевой М.Ф. и М.Горького на Воздвиженке. Мария Федоровна и Горький.

М а р и я Ф е д о р о в н а Сейчас придет Серов. Одет ты так же, Как в прошлый раз? Г о р ь к и й А как еще? Наряд, Изысканно простонародный мой, Не мною выдуман; фасон извечный. М а р и я Ф е д о р о в н а Тебе идет, я знаю, как мальчишке, Который любит пофрантить, и он Хорош в любом костюме. Г о р ь к и й В самом деле? Серова я не знал, хотя и слышал, Царей все пишет, да еще из знати... М а р и я Ф е д о р о в н а ( неприметно приводя порядок в гостиной) Отец его - известный композитор И критик; умер он давно, когда Серову было очень мало лет, И мать его была столь молода, Что сына оставляла у родных - Творить и всякому придти на помощь. Не просто музыкантша, композитор, Да где, в России; вместе с тем в деревне Народа музыкальным просвещеньем Уж много лет увлечена, а ныне Столовую открыла для рабочих, Бастующих и бедных; сын ей в помощь Ведет сбор средств по всей Москве. Г о р ь к и й Ах, вот как! Да вы из одного, я вижу, поля. Какая только ягода, не знаю.