Увертюра ветра
Шрифт:
– Я слышала, что сияние севера - самое прекрасное из всего, что можно увидеть, - тихо продолжила Камелия, вновь взглянув на небо. Я поравнялся с ней и легко обогнал.
– И я бы очень этого хотела.
– Может быть, его уже давно нет, - бросил из-за плеча порядочно отъехавший Нэльвё.
– Или не было никогда.
– Было!
– возмутилась Камелия и, спохватившись, тоже тронулась с места.
– И не могло исчезнуть.
– Мир меняется, - негромко заметил я.
– И мы меняемся. Время уходит и забирает самое прекрасное.
–
– Неужели что-то может быть властно над ним?
Я неопределенно пожал плечами, ничего не ответив. Убедившись, что Нэльвё утратил ко мне интерес, позволил себе перевести дух. Спокойствие и сдержанность, к которым я привел себя силой воли, слетели в один миг. Тревога ворвалась в сердце, внеся сумятицу в мысли. Они путались, сталкивались друг с другом, как вспугнутые птицы. Десятки, сотни, тысячи вариантов проносились в голове, толкаясь и теснясь, противореча друг другу.
Что делать? Из города не выбраться... Или выбраться, но одному.
Бросить их здесь? Нет, не то, что бы я за них переживал, но что делать мне? Все мои скромные накопления остались в сумке, позабытой еще в доме Нэльвё. Без денег я просто не попаду на Арлетту. И Корину за его сумасбродной ученицей обещал присмотреть...
Сказать прямо? Или, увидев очередной плакат, разыграть удивление? Впрочем, и разыгрывать-то не придется: я по-прежнему не представлял, что и кому от меня могло понадобиться. Да еще настолько, чтобы разыскивать по всей Севере!
Нет, "удивлению" он не поверит. Теперь. Драконье пламя! Нужно было не валять дурака, а сказать все сразу, как только увидел!
Подойти и рассказать все нельзя: Нэльвё сразу же задаст вопросы, на которые у меня нет ответов. В это он, конечно же, тоже не поверит. Проклятье!
Надо срочно что-то делать, но что? Мне даже в трактир заходить опасно, не говоря уже о том, чтобы открыто ехать по улице!
Сказать-не сказать, сказать-не сказать...
Чет-нечет...
– О! Вот этот, пожалуй, подойдет, - обрадовался Нэльвё чему-то.
– Во всяком случае, хотя бы не похоже на хлев.
Я очнулся от рассуждений и вскинул голову. Мы становились у трактира под вывеской "Славный Алестор". На ней красовались любовно, но неумело намалеванные горы и северные озера, тонущие в зеленой дымке лесов.
– Эй, малый!
– Нэльвё подбросил на ладони пару медек. Привлеченный их звоном, тут же нарисовался безотказный мальчишка-конюх - чумазый, в старой, обветшалой одежде, с острым и цепким взглядом выросшего на улицах ребенка.
– Почисть и накорми коней!
Отрекшийся спрыгнул с лошади по-кошачьему плавно, бесшумно. Старательно рассказываемая им легенда о том, что он "безобидный целитель" в очередной раз пошатнулась.
Неумолимо приближалось мгновение выбора. Идти или не идти с ними, заходить или не заходить?.. Идти - или убираться из города, высекая искры из-под
Убираться, сжигая за собой мосты?
Я натянул поводья, уже сделав выбор, но еще не решаясь его признать - и столкнулся с испуганным взглядом Камелии. В ее расширившихся глазах мелькнуло внезапное, невозможное прозрение - и неверие. Она не заметила, не могла заметить. Просто вдруг поняла, что я собираюсь уйти.
Лошадь всхрапнула, заплясала - и остановилась, когда я резко сжал бока и откинулся спиной назад.
Когда я, устыдившись ее взгляда - не обличительного или разочарованного, возмущенного, а испуганного - остался.
Последние сомнения отступили, когда кто-то, изнывающий в трактире от жары, распахнул окно - и из него потянулись, щекоча нос, запахи отличной кухни. Душистое мяса с травами, томящееся на углях, молодая картошка с укропом, жареные грибы и свежий, только что из печи, хлеб. Желудок, героически молчавший весь день, заныл, растравленный умопомрачительными ароматами. И я позорно капитулировал, бросив поводья и спрыгнув вслед за Нэльвё.
Сам он помогал спуститься не сводящей с меня напряженного взгляда Камелии.
– Что-то случилось?
– как ни в чем не бывало спросил я с легкой тревожной ноткой в конце.
– Н-нет... Показалось...
– тихо сказала она, мотнув головой. Челка смешно упала на глаз, заставив ее еще раз качнуть головой.
– Чепуха.
Камелия приняла поданную руку и, придерживая великолепный белоснежный шлейф, аккуратно спустилась с коня, ступив аккурат между двумя лужами.
– А зачем за ними ухаживать?
– негромко, растеряв весь щебет и звон, спросила она.
– Мы ведь их продать хотели. Все равно с собой провести нельзя.
Я едва заметно поморщился. В свете последних событий поспешное бегство из города казалось едва ли не самым вероятным исходом. И хотелось бы, чтобы оно проходило быстро... то есть не на своих двоих.
– Так трактирщику и продадим, - отозвался Нэльвё.
– По дешевке. А там уж пусть он разбирается, куда их пристроить.
Он отправил в полет монетки, одну за другой. Медяки взвились в воздух, сверкнув красновато-охристыми краями - и приземлились в торопливо подставленную рубаху.
– Пойдемте, - бросил он через плечо, уже поднимаясь по ступеням.
Я замер, не торопясь идти следом. Камелия робко оглянулась на меня и скрылась за дверью. Что-то меня смущало, тревожило, не давало покоя. Я оглянулся. Мальчишка сгреб монеты в горсть, ссыпал их в карман и, подхватив кобылу Нэльвё под уздцы, потянул ее за собой. Отчаянно боящиеся незнакомого города, лошади жались друг другу и потянулись следом за подругой, не раздумывая.
Силуэт мальчишки уже скрылся за поворотом, во внутреннем дворике, а я все задумчиво смотрел ему вслед. Очнувшись, встрепенулся и, отогнав липкую тревогу, загнул за порог. Праздновать труса и перестраховщика было поздно.