Увидеть лицо - 2
Шрифт:
Алина отвернулась, закусив губу и чувствуя, как по щеке медленно ползет слеза. Сердце словно сжимали чьи-то безжалостные пальцы, ей было трудно дышать.
— Неужели ты думаешь, что это имеет какое-то значение? — наконец хрипло произнесла она. — Не-ужели ты действительно так обо мне думаешь.
— Ничего я не думаю, — Виталий устало вздохнул, — я просто пытаюсь…
— Будь я внешне той же самой, ты бы вел себя совсем иначе — я уверена. Лицо… всегда важно лицо! Знаешь, чье лицо у меня было в этом… сне?! Лицо той девчонки,
Виталий закурил и повернулся к ней — впервые за все время их разговора. Его лицо казалось уставшим и равнодушным, глаза смотрели и на нее, и в то же время куда-то сквозь нее, словно где-то там он пытался увидеть человека, которого нет. Алинин взгляд скользнул по его иссеченной шрамами щеке, по пятну ожога, опустился к неподвижно лежащей на колене руке, снова поднялся к лицу, а потом опять метнулся в сторону лестницы, и в голове у нее мелькнула мысль — мелькнула и погасла, словно вспышка во тьме.
Господи, как я люблю этого человека!
Она не разделяла на того, кто остался за порогом ее сна, и того, который сейчас сидел рядом с ней — спокойный и равнодушный. Он не разделялся. Он был один и тот же. И от этого было еще хуже. Зачем только она его встретила?! Нужно было сразу садиться на трамвай и ехать в «Чердачок», и ничего бы этого не произошло!
— Знаешь, тогда ночью я прочитал твою книгу, — Виталий потрепал по загривку подошедшую к нему Мэй, и та хрюкнула, недовольно косясь на Алину. — Она замечательная. Правда. А здесь… ты ее еще не написала?
— Здесь?! — Алина усмехнулась. — Здесь я всего лишь официантка в дешевом баре! Здесь я никогда не напишу никакой книги! Здесь я ничто! Впрочем, мне некого в этом винить, кроме самой себя. Только я виновата в том, что моя жизнь сложилась именно так. Только дело в том, что раньше меня это устраивало, а теперь… Во всем, что случилось, есть только одна положительная сторона… Я больше не боюсь, что мне перережут горло. Я больше не боюсь смерти. Как может бояться смерти тот, кого и так уже нет?
— Тебе нужно просто забыть обо всем этом, — Виталий легко дотронулся до ее руки. — Пройдет время, и ты забудешь, и все образуется. Я знаю — ты хороший человек, Аля, и все у тебя еще будет хорошо. Поверь мне…
— Я не хочу верить, — хрипло прошептала Алина, глядя перед собой пустыми глазами. — Я хочу заснуть. Или наоборот — проснуться от того кошмара, который я вижу сейчас. У меня было все — на четыре дня. Несмотря на весь тот ужас, у меня было все. Они мне подарили счастливую жизнь и тут же ее отобрали. И не только они… Они отобрали у меня даже две жизни. Потому что эта жизнь для меня потеряла смысл. Я не могу в ней жить.
— Аля, поверь, я…
— Я не хочу тебе верить! — Алина резко сбросила его руку. — Как я вообще могу во что-то верить, помня то, о чем забыл человек,
Она вдруг наклонилась, быстро сгребла в охапку задумчиво разглядывавшую прохожих чау-чау и звонко чмокнула ее в нос. Мэй так изумилась, что забыла ее укусить, и только когда Алина уже вскочила на ноги, запоздало заголосила, всполошенно подпрыгивая на негнущихся лапах и вздыбив шерсть на загривке.
— Бух! Ух! Ах-бух!
У нее был разъяренный вид придворной дамы, которую на глазах у всех ущипнул за зад пробегавший мимо лакей. Мэй захлебывалась слюной от злости. Ее еще никогда так не оскорбляли. Она уже готова была наброситься на нахалку, дабы отхватить от нее кусок побольше, но Виталий резко прикрикнул на нее, и Мэй отскочила, рыча и заложив назад маленькие пушистые уши.
— Ты трус! — тихо сказала Алина Воробьеву, смотревшему на нее снизу вверх задумчиво и, как ей показалось, насмешливо, потом отвернулась и быстро пошла к лестнице, ничего не видя перед собой. Во рту было сухо, уши горели, щеки тоже, в груди образовалась странная сосущая пустота. Ей хотелось только одного — побыстрей добраться до дома и захлопнуть за собой дверь.
— Идиотка! — шептала она пересохшими губами. — Истеричка! Жалкая, глупая мышь!
Ветер развевал ее волосы, то бросая их ей в лицо, то откидывая на спину, выбивал слезы из прищуренных глаз, играл полами незастегнутого пальто. Люди, идущие навстречу, превратились в тени, — казалось, шагни она немного в сторону, и пройдет сквозь них. Или это она стала тенью. Тенью без лица и без будущего. Тень, у которой есть лишь дорога под ногами и бесплотный сон за спиной, наполненный призраками. Тень, лишенная желаний. Тень, которой незачем о чем-то мечтать.
В сумочке запиликал-завибрировал телефон, и Алина вначале даже не сразу поняла, что это. Потом вытащила его, тускло посмотрела на горящий дисплей, нажала на кнопку и равнодушно сказала:
— Я не приду.
Женька что-то возмущенно-испуганно закричала из трубки, и тогда Алина, не нажимая кнопку отбоя, легким взмахом отправила телефон за парапет, немигающе глядя перед собой, и тот тихо булькнул где-то внизу.
Вообще-то такое выражение чувств было ей не по карману, но сейчас Алине на это было наплевать.
Да и чувствто, собственно, не было.
Женька убрала палец с западавшей кнопки звонка и снова, уже в который раз напряженно прислушалась, но единственным звуком, который доносился из-за двери, была включенная почти на полную громкость музыка и голос Сары Бритмен, гулко исполнявшей в грязном подъезде оперные арии. Она снова начала стучать, одновременно крича:
— Аля, открой! Аля, это я, Женька! Аля, ну пожалуйста, открой! Господи боже мой, да что же это?!.. Алька!