Уйти красиво и с деньгами
Шрифт:
Вне подозрений оказался и трагик Варнавин. Это подтвердил некий Афанасий, служивший у Варнавина. Артист в ту ночь имел свидание с дамой, которую Володька деликатно обозначил буквой У. Дама была замужняя, жила на даче в Пыряеве. Трагик отбыл туда сразу после обеда. Его вечер был свободен: в Нетске театральный сезон кончился, а на гастроли в Калугу Варнавин собирался только в июле. От У. актер вернулся лишь на другой день к вечеру.
Володька заметил, что из всех подозреваемых один Варнавин как служитель муз мог бы додуматься осыпать труп белыми розами. Ваня Рянгин с ним не согласился. Он выяснил, что Варнавину такая роскошь не по карману – все, что имеет, трагик пускает на еду. Даже поднесенные
Раз балыка возле трупа Зоей не обнаружили, Варнавина Вова начисто отмел. Откуда взялись белые розы, так и осталось тайной. Ни в одном нетском магазине такого товара сроду не бывало.
Еще один подозреваемый всадник, учитель физики Мухин, в ту ночь крепко спал в собственной постели (за сведения сорок копеек физиковой кухарке Прасковье). Адам Генсерский и его патрон адвокат
Пианович в ту ночь играли в клубе в карты. Большего выяснить не удалось: порядки в этом заведении установлены строгие, а лакеи служат неприступные, как индейские петухи (так написал Володька).
Разочаровавшись в участниках конной прогулки, сыщики стали выяснять, что поделывали в ночь убийства жертвы Зосиной алчности. Мог ведь кто-то из них затаить мстительную обиду! Обобранный до нитки Морохин сгорел, но остался его наследник, племянник – тот самый, который простодушно помогал дяде закупать керосин для поджога дома. Этот племянник, скромный служащий почтового ведомства, лишился надежд на наследство и мог…
Не мог, оказывается! Еще за два дня до гибели Зоей молодой Морохин, пережив на пожаре нешуточное потрясение, попал в больницу, метался в жару и бреду. Опасались мозговой горячки (сведения доктора Б.В. Фрязина).
Сыщики В. и И. не поленились проверить ревнивых женщин, чьих мужей и возлюбленных погубила Зосина красота. Оказалось, что невеста Шубникова, брошенная женихом ради минутной Зосиной прихоти и травившаяся сулемой, до сих пор очень больна и слаба. Она живет в Горенском монастыре под Челябинском.
Вова не пощадил даже собственной мачехи: Аделаида Петровна значилась в списке подозреваемых тринадцатой, под литерой Ф. На исходе зимы, ревнуя мужа-доктора, эта Ф. грозилась как отравить, так и удушить Зоею, страдавшую мокрым плевритом. Все кончилось тогда битьем микстурных пузырьков и смуглого лица веселого доктора.
Однако у Аделаиды Петровны нрав был странный и противоречивый. Позже она могла разъяриться еще раз. И ярилась как раз в роковую ночь! Она плакала, ударяла мужа по щеке и вынимала из декольте яд кураре. Однако все это проделывала не из-за рыжекудрой Зоей, а из-за брюнетки Нины Курдюмовой, у которой доктор слишком старательно лечил катар кишечника. Снова не то!
Оставалась еще одна подозреваемая – жена бывшего миллионера-мукомола Шишкина. Этого бедолагу Зося начисто обобрала и сделала неудачником и пьяницей. Однако Шишкина была баба простая и грубая. Задушить разорительницу своими сдобными руками она бы, пожалуй, сумела, а вот осыпать розами – вряд ли. Да и душить самолично не стала бы! В прошлом году, когда произошла ее семейная катастрофа, Шишкина наняла несколько босяков из Муртазинской слободы. Недалеко от городского театра негодяи напали на щегольской Зосин выезд, спихнули кучера с козел, а саму Зоею облили нарочно припасенными помоями. Позже босяки признались, что должны были еще и накостылять барышне Пшежецкой по шее. Однако подоспевшие на Зосин крик прохожие и городовой Бутонов отбили несчастную. Двоих злоумышленников удалось
Итак, несмотря на исправно заполненные страницы синей тетради (чистых оставалось только четыре), дело о кладбищенских огнях и гибели Зоей Пшежецкой ничуть не прояснилось. «Белые розы, столь редкие в наших краях, путают все следы, – писал Володька. – Откуда они взялись? Как бы то ни было, ясно, что злодей – сумасшедший романтик, поклонник неизъяснимой красоты смерти, натура тонкая, неординарная, болезненная».
«До чего Володька красиво писать стал! – подумала Лиза, закрывая тетрадь. – А ведь еще в прошлом году он душил нас с Мурочкой скучнейшими трактатами об устройстве чешуекрылых!»
Володькины писания были прочитаны, а времени до полуночи оставалось пропасть. Не развлекла даже внезапно явившаяся Каша: она забрала Зосин дневник, не сказав и трех слов. Лиза снова взялась за необъятно толстый «Обрыв», который скрашивал ей дни болезни, но не смогла прочитать ни страницы. Ее злили медлительные и словоохотливые герои романа, с которыми ничего не происходило. Понравилось лишь то, что негодяй Маркушка назначал свидания в глухих местах.
Бросив книжки, Лиза уселась за рояль и принялась убивать время, воображая, что минуты – это клавиши. Тетя Анюта сначала обрадовалась Лизиному рвению, но скоро попросила пощады:
– Лиза, довольно! Ты мило играешь гаммы, но что-то у меня разболелась голова. Должно быть, погода переменится.
Ужин был нескончаем. Тетя Анюта пыталась поддерживать светскую беседу, но быстро выбилась из сил и набросилась на брата:
– Паня, ты меня слушаешь? Ты здоров?
Павел Терентьевич, почему-то очень притихший в последние дни, лишь пожал плечами. Он пытался и чай пить, и читать газету, но ни то ни другое у него не выходило. Сидел он бледный, потерянный, уставив глаза в какую-то непостижимо притягательную точку на буфете. Лишь иногда испускал вздох, больше похожий на стон.
– Я здоров, Анюта, все хорошо, – отвечал он.
Но его желтое лицо, обвисшие усы и нечитаная «Речь» говорили, что на белом свете что-то и нехорошо, и неладно.
– Как же здоров, когда ты бледен и не ешь! – кипятилась Анна Терентьевна. – Ах, я с вами просто голову теряю! Вон и Лиза сидит как на иголках.
– У меня голова болит. Наверное, погода переменится, – повторила Лиза теткины слова и вышла из-за стола.
– Ты слишком рано поднялась после жара. Надо было недельку отлежаться. И не горбись так! – успела заметить ей вслед тетка.
Лиза услышала эти слова, стремительно удаляясь по коридору, причем не в свою комнату, а в нянину. «Ах, няня, няня, здесь так душно…» Какая ерунда! – бормотала она. – Но я умираю без него!»
Когда Лиза была маленькой, часто бывала у няни. Теперь она редко сюда заходила. Никогда и ничего не менялось в этой комнате. Всегда здесь было уютно и душновато, ситцевые занавески приспущены, грозно смотрит с любимой няниной иконы смуглый старичок – Николай-угодник. В детстве Лиза боялась этого пронзительного взгляда, который настигал и жег в любом углу, куда бы она ни пряталась. Она думала, что Никола знает все ее проделки и отведет глаза, только если она станет ангелочком, но для этого надо умереть. Пока же Никола продолжал гвоздить своими каренькими неподвижными очами и недовольно сжимать узкий рот с крошечным лепестком губ. Ему ясно было, что совершенства в мире нет и не будет, что грех неизгоним, и ничего с этим не сделаешь.