Уютная душа
Шрифт:
Таня смутилась:
— Я не очень в кино разбираюсь.
— Любой хороший фильм назови. Мелодраму там или комедию. Я редко фильмы смотрю, и то только про войну.
— А я про войну не люблю, — расхрабрилась Таня. — Не могу понять, как это люди в атаку ходят, на укрепления грудью кидаются. Я бы ни за что не пошла, сказала бы — расстреляйте меня сразу, чтобы я не мучилась.
— Да ты трусиха! — рассмеялся Колдунов. — Но знаешь… Сам я, конечно, на штыки не ходил, но в заварушки попадал. И потом, когда все позади, такое счастье испытываешь! Будто только что на свет
— Разве ты в Бога веруешь? — ядовито поинтересовался Борис.
— Как в песне поется: не бывает атеистов в окопах под огнем. Так что, Тань, ты посоветуешь?
Она назвала несколько фильмов, он добросовестно записал и распрощался.
Борис вошел в кухню и раздраженно закурил:
— Достал меня этот герой войны!
— Но он действительно герой войны.
— Сколько можно кичиться своим геройством! В окопах, под огнем! Знаем мы эти окопы!
— Он не кичится, просто рассказывает. К тому же он поехал в Чечню, когда его призвали, а не прятался от военкомата! — в сердцах сказала Таня.
Когда началась первая чеченская кампания, Борис нашел в почтовом ящике повестку. Порванная на множество мелких кусочков, она отправилась в мусорное ведро.
Потом повестки приносил курьер, и муж, в лучших традициях фильмов про дезертиров, заставлял Таню врать, что его нет дома, и расписываться за него. В таком случае всегда можно сказать, что жена ничего не передавала.
А когда посещения курьера стали почти ежедневными, Борис взял отпуск и уехал к Таниным родителям, рассчитывая, что за месяц про него забудут. Так и случилось.
— Ты на что намекаешь? — прищурился муж.
— Я бы не назвала это намеком. Человек, уклонившийся от исполнения воинского долга, не вправе судить человека, исполнившего этот долг в полной мере.
— Вот как ты заговорила! А с какой это радости я должен был идти в армию?
— С такой, что ты военнообязанный и тебе пришла повестка.
— Я, опытный врач, известный ученый, должен был ехать в Чечню, по-твоему?
— Колдунов тоже опытный врач…
— Твой любимый Колдунов учился в Военно-медицинской академии! — Борис не дал ей договорить. — Там обучают таких деревенских идиотов, как он. Для них это — единственный шанс выбиться в люди.
Таня расстроилась. Грустно сознавать, что ты замужем за человеком, убежденным, что он выше и лучше других. Из этого убеждения произрастают такие пороки, как трусость, жестокость и жадность.
— Между прочим, я тоже из деревни. Но, думаю, преуспела бы в жизни, если бы ты не уговорил меня бросить учебу. Мы говорим не о карьере, Боря. Кому-то подходит армейская служба, кому-то — нет, но ты мужчина. Почему вместо тебя рисковать жизнью должен был кто-то другой?
— Да ты совсем сбрендила! На романтику потянуло? Увидела смазливую рожу, россказней тупых наслушалась и сопли распустила! Жизнью я должен был рисковать, надо же! Добрая, однако, у меня жена, любящая! Посылает мужа на бойню,
— Да согласна я, что эта война была преступлением! Но вместо тебя пошел воевать другой человек! Чем ты был лучше его?
— Знаешь, сидя тут на кухне за кофе с плюшками, каждый может рассуждать о героизме! Тоже мне, родина-мать зовет!
…На следующий день Таня записалась в медицинский отряд МЧС. Если случится война или стихийное бедствие, ее вызовут для работы в очаге поражения.
В штабе обрадовались пополнению и обещали ближе к лету отправить Таню на сборы, чтобы научить ориентироваться в экстремальной обстановке.
Миллер вошел в операционную, радостно предвкушая встречу с Таней. Но вместо нее возле операционного стола колдовала Ирина Анатольевна.
— Вы? — невежливо удивился он. — А Татьяна где?
— Вот так и знала, что первым делом вы про нее спросите, — сварливо ответила Ирина Анатольевна, гремя крышкой бикса. — Осмелюсь доложить, что ваша фаворитка сидит сейчас в сестринской с температурой тридцать восемь и воспалением в области лопатки. Она, видите ли, всерьез приняла сообщение о диспансеризации сотрудников.
Миллер хотел было бежать в сестринскую, но понял, что не успеет: анестезиолог уже держал наготове ларингоскоп.
На диспансеризацию мог повестись только такой бесхитростный человек, как Таня!..
Все сотрудники клиники должны были раз в полгода делать флюорографию, сдавать анализы на гепатиты, ВИЧ и сифилис и проходить плановые прививки. Медики старались избежать диспансеризации, как только могли. Обычно удавалось договориться с рентгенологом, чтобы он поставил липовый штамп о прохождении флюорографии, а с анализами поступали и того проще. Хватали самого молодого и здорового доктора — обычно это оказывался Чесноков — и, нацедив с него крови, разливали по пробиркам с фамилиями всех врачей.
А история с прививками всегда напоминала единоборство ковбоев в салуне Дикого Запада: оба держат друг друга на мушке, побеждает тот, у кого нервы крепче. Санврач звонил непривитым, вызывал на беседы, стращал лишением премий, увольнением и прочими карами, но тут главное было не сломаться. Если психика непривитого доктора оказывалась устойчивой, то в конце концов санврач ставил в журнале фальшивую отметку о прививке, ну а если нет… Он радостно потирал руки, а жертва диспансеризации валялась дома с температурой и болями в спине.
Миллер машинально обработал операционное поле и, взяв в руки скальпель, заставил себя сосредоточиться на операции.
— Конечно, после нее никто не сможет вам угодить, — ядовито произнесла Ирина Анатольевна, — поэтому я не стала подвергать девочек риску быть облаянными и пришла к вам сама, хотя давно уже этого не делала. Надеюсь, мой тридцатилетний опыт заставит вас воздержаться от замечаний.
— Я прекрасно знаю, что вы чрезвычайно компетентная сестра, — буркнул Миллер, осторожно принимая у Ирины Анатольевны дефицитный шарик воска.