Уйын Полоза. Книга первая
Шрифт:
— Нет никакой обиды, братан. — Угрюм встал, и отвернулся к окну. — Все мы понимаем. Лучше расскажи, как так получилось, что мисов стрелять начали. На них же тут весь порядок держится, без них локация в помойку превратиться. Это даже сволочь понимать должна.
— Не знаю. Распоряжение такое от Графа пришло. «Уничтожать безжалостно нелюдь, при встрече. Никакой духам леса пощады». — Что там у него в мозгах переклинило не знаю, а мне никто не сообщал. Те, кто старый порядок уважал, конечно же выполнять эту дурь не стали, но зато те, кто на сторону Графа перешел, охоту начали. Много таких уродов
Прячутся теперь лесные духи, на глаза не показываются, но этому их учить не надо, это у них в крови. Деревцем прикинуться, или кустиком там каким, им равных нет, всего теперь бояться нелюди, квестов людям не дают, но за лесом продолжают следить, порядок поддерживать, хоть и гибнут подчас из-за этого. Жаль их, но поделать ничего не можем. Прижали тут народ жестко, а тех, кто приходит, и может противостоять такому беспределу, такие как я сдают Графу. К каждому гад, ключик подобрал. Где шантажом, а где камушками купил. — Он отвернулся, и замолчал. — Мне жаль парни, но я и сам гнидой стал.
— Что-то тут не чисто, с этим Графом. Слишком все у него легко получилось, и ненависть к созданиям природы у него странная. Стоит кто-то за ним. Кто-то могущественный. Чувствую я это. — Угрюм сел к столу. — Может что еще странное вспомнишь? То, что в глаза с первого раза не бросается? Подумай, братан. Это очень важно.
— Что я тут на отшибе странного заметить могу? До Отстойника полдня пути. Не лез бы ты в это дерьмо Угрюм. Сгинешь не за грош, а правды не добьешься. Некого тут спасать. Одни зашуганы, и молчат по углам ныкаясь, другие лютуют от безнаказанности. Уходи лучше, не играй с судьбой, проиграешь.
— Я всю жизнь судьбе фиги кручу. — Хмыкнул Угрюм, и зло скривился. — Привык по краю ходить. Выясню, кто за Графом стоит, мисам помогу, тогда и уйду. Не нравиться мне дерьмо, что здесь твориться, а то, что мне не нравиться, меня раздражает, а то, что раздражает, я убиваю. — Он поднял глаза на Сократа. — Мне надо с лесными духами встретиться, поговорить. Они должны хоть что-то знать. Все-таки создания Полоза, и связь с ним имеют. Не может быть агрессия беспричинной. Это наверняка замудреный квест. Вот только для кого он, для Графа или для того, кто вызов ему бросит, непонятно, а может и для двоих сразу?
— Мисы сейчас пугливые. — Задумался Сократ. — Ищи в лесу, подальше. Думаю, назад вам вернуться надо, в долину, там люди редко ходят, самое место для духов. Только мне не говори, куда пойдешь. Помни, что я сообщить о вас обязан, могут и с пристрастием поспрашивать, боюсь не выдержу и сдам. Сегодня ночуйте здесь, а завтра с утра уходите, к вечеру я о вас Графу расскажу. Только без обид. Выбора у меня нет.
— Какие обиды, когда такие дела. — Вздохнул Угрюм, и повернулся к задумавшемуся Максиму. — Ну так ты как? Со мной, или свалишь. Помни, что я любой твой выбор приму. Это не твоя война, претензий не будет.
— Теперь это и моя война. — Гвоздев отвернулся к окну. — В Отстойнике есть шанс узнать про Аленку, а войти туда можно только или предав, или став трупом, или победителем. — Он повернулся и посмотрел в глаза друга. — Я с тобой Угрюм. Вместе пришли, вместе поищем способ, вместе или победим,
Глава 21 Мисы
— Ты вот что мне скажи, Угрюм: «Семьи в Уйыне есть, а детей нет, или я не видел, Почему»? — Максим шел следом за сосредоточенно рассматривающим лес другом. — Не должно быть так. Противоестественно это самой природе человеческой.
— Хороший вопрос. — Ответил, не оборачиваясь Угрюм. — Правильный. Но задан не по адресу. Тебе лучше к самому Полозу за ответом обратиться. Что-то он такое сотворил, что не беременеют тут женщины. Слышал я даже такое, что одна сюда тяжелая попала, на шестом месяце, так через день скинула плод, причем абсолютно безболезненно, даже сукровицы не было, не то, что кровотечения.
— Брехня. — Хмыкнул Максим. — Не бывает так. Шестой месяц срок серьезный.
— Вот чего пристал? За что купил, за то и продаю. Может и брехня, но не беременеют тут бабы, хоть убей, от того и детей нет. Может нам не как обычно, традиционным способом детей делать, а как васы, рубинов пожрать, может чего тогда и получиться. — Он засмеялся. — Тут даже целый институт есть, огромные бабки предлагает тем, кто ребенка на свет явить сподобиться. Надо им идейку подкинуть.
— Какой еще институт в Уйыне? — Максим даже остановился. — Для института цивилизация нужна, а тут каменный век, только без шкур, и с огнестрельным оружием.
— Сам ты: «Каменный век», — безгоду неделя тут, а уже выводы делаешь. — Возмутился Угрюм, но не обернулся, что-то внимательно рассматривая в дали. — Что ты видел, кроме Сытухи? Ничего не видел. Даже Отстойник по сравнению с тем, что тут еще есть, убогая дыра. Уйын тебя еще удивит, братан. — Он резко остановился, и задумавшийся над его словами Гвоздев врезался ему в спину. — Уснул, что ли? — Пробурчал друг. — Вон, смотри, впереди родник, и ручей, и яйцами тухлыми попахивает. Правее смотри, куда пялишься. — Он указал рукой направление. — Если там есть камень плоский, как стол, и душком смердящим оттуда тянет, то считай нам повезло. Пойдем-ка глянем, что там, да как. — Он рванул бегом в ту сторону, куда указал, и Максим бросился следом.
Нужный, плоский камень оказался на том месте, где и предполагал друг, и нависал гранитной крышей, опираясь на три грубых, торчащих из песка валуна, как на три ножки стола, над бьющим из-под земли ключом горячей воды. Желтоватый парок с запахом сероводорода, стелился над журчащей по камням водой, выжигая всю растительность метра на полтора, на своем пути.
— Тут и встанем. — Улыбнулся Угрюм. Скидывая вещмешок с плеча.
— Запах, как на помойке. — Сморщился Максим. — Может другое местечко подыщем? Или тебе нравиться?
— Я, по-твоему, на извращенца похож? — Заржал друг. — Как такое может нравиться? Но встанем мы именно тут. — Он поставил рюкзак на землю. — Главное, что мисам это нравиться, а мы уж перетерпим как-нибудь. Всегда удивлялся их странным предпочтениям в запахах, одно слово нелюдь, что с них взять, хотя и симпатичная тварюга. — Он вытащил из вещмешка буханку черного хлеба, прихваченную с собой из «Приюта», и отрезал толстый ломоть хрустящей корочки. Максим сморщился, представив, как он собирается ее есть в такой вони: