Уйын Полоза. Книга первая
Шрифт:
— Ты что, Сократ, не узнал меня? — Растерянно произнес после быстрых слов приветствия друг. — Это же я. Угрюм…
Высокий, коротко стриженный, с залысинами на висках и лбу, черноволосый, сурового вида мужчина, с порванной надвое шрамом бровью, в чистом камуфляже и белоснежном переднике, в черных, начищенных до блеска сапогах, отвел голубые глаза, и еле заметно побледнел.
— От чего же не узнал… Узнал. Проходи солдат, присаживайся, и друга к столу приглашай. — Прозвучал его густой бас. — Давно тебя не было. Пива для начала? Как обычно? Потом барашек?
— Да. — Кивнул Угрюм, и схватил за руку попытавшегося
— Тебя слишком давно не было, Угрюм. — Тот вырвал руку. — Многое за это время поменялось. — Он зло стрельнул глазами, развернулся и скрылся в кухне.
— Что-то нас тут не особо рады видеть. — Максим огляделся, на всякий случай осматривая место, и прикидывая возможность драки. — Ты уверен, что нас тут не траванут, или нож в спину не всадят? Что-то твой друг не слишком гостеприимен? Или я не прав?
— Прав… Мы в Уйыне, а тут ни в чем нельзя быть уверенным, но Сократу я, несмотря ни на что верю. Такие как он на подлость не способны. Тут что-то случилось, Попробую-ка я с ним поговорить, а ты пока посиди, поскучай. Водички попей. — Он скрылся следом за хозяином, грохнув дверями кухни.
Максим подошел к одному из столов, рядом с окном, открывающим вид на колоритную, медленно погружающуюся в сумерки долину, и опустился на мягкий, удобный стул, налив себе в бокал воды, оказавшейся холодной минеральной. Ему ничего не оставалось, как только ждать.
Из-за дверей доносились глухие голоса, там разговаривали на повышенных тонах и гремели посудой, выясняя отношения. Гвоздев прислушивался, но разобрать ничего не смог. Наконец появился раскрасневшийся Угрюм, неся в руках две кружки темного пива. Зло кинул их на стол, сел сам, и врезал кулаком по скатерти.
— Вот уроды. — Он шумно отхлебнул, и посмотрел в темнеющее окно. — Мисы, они же как дети, наивные, доверчивые и добрые… Разве так можно? Вот скажи мне, Художник: «Почему сволочи правят этим миром»? — Он поднял глаза и посмотрел на Максима. — Убить миса, это как убить младенца. Есть у них хоть что-то святое в душе, или бабки заменили совесть?
— Успокойся. — Гвоздев положил ладонь на подрагивающий кулак друга. — Объясни, что произошло-то?
— Я обещал тебе отдых? — Поднял покрасневшие ненавистью глаза Угрюм. — Я не сдержу обещание. Отдыха не будет. Ты можешь пойти со мной, а можешь своей дорогой, искать жену, я пойму и в обиде не останусь. Это не твоя война. Мы расстанемся друзьями.
— Ты скажешь наконец, что случилось? — Рявкнул Гвоздев. — Ты сейчас на истеричную барышню похож, институтку, а не на тертого жизнью мужика.
— Нет у меня никакой истерики. — Огрызнулся тот. — Злость только. Что случилось спрашиваешь? — Он поднял глаза. — Власть в этой локации поменялась, вот что. Уроды правят. Сейчас Сократ придет, расскажет. Мужик такое пережил, что дрожь берет. Как еще не свихнулся? Он в своей рыжей Лиське души не чаял, а тут такое.
***
— То, что я с вами сейчас разговариваю, может стоить мне и моей девочке жизни, если выйдет из этих стен. Рассказываю только потому, что верю тебе Угрюм. Ты человек хоть и грубый, но честный, подлости от тебя не видел. — Сократ отхлебнул задумчиво пива и продолжил. — Случилось все года два назад. Лиська, жена моя, пошла утром в курятник, яйца
Ему не мешали. Суровое, изрезанное морщинами лицо, прошедшего через боль и выжившего мужчины, выражало всю бурю чувств, пылающих в душе. Ненависть, и безысходность читались в голубых глазах, смотрящих в темное, ночное окно.
— «Лиську потерял? — Спрашивает меня гнида. — Жива пока еще твоя жена, но только до тех пор, пока слушаться нас будешь. Ну а если нет, то сам знаешь, что с бабами делают, ну а потом, на свалку ее отправим, труп, порванный никому не нужен». — Внезапно очнулся Сократ, и продолжил рассказ. — Смеется тварь. В глаза нагло смотрит, и ржет. Как я сдержался, чтобы его не грохнуть на месте, сам не знаю.
Потребовали от меня, чтобы докладывал обо всех новеньких, кто в локацию приходит, без утайки, иначе Лисеньке моей смерть. Если бы меня убить пригрозили, я бы в морду бы плюнул, а потом удавил, но ради нее… Пришлось согласиться. — Он вздохнул. — Но ты не думай, Угрюм, я сукой не стал. Предупреждал всех, что ими интересуются, за что и поплатился.
Палец мне принесли, Лисеньке моей пальчик, я его по родинке опознал. Сказали, что за каждый косяк отрезать по куску от нее и дальше будут, и следующей частью будет одна из грудей, а если не пойму и этого, то следом голова пойдет. Сдал меня кто-то. Я с добром, а мне подлостью отплатили. Не верю никому больше. — Он вновь замолчал, хлебнув пива. — В общем власть в Отстойнике поменялась, Граф теперь тут за главного, ты его не знаешь, он из новеньких. Говорят, прямо с тюремной зоны в соседнюю локацию закинуло, прямо с нар Полоз выкрал, но это неточно, на уровне слухов.
Наглый новичок лихо в той местности развернулся, и себя поставил жестко, команду таких же отмороженных ублюдков собрал, и подмял власть. Потом и тут объявился, типа на переговоры. Его приняли. Все чин по чину, как послов принимать положено, а ночью бойня началась. Оказывается, он уже давно тут себе корешей завел, мечтающих на местных фермерах поживиться, вот они-то резню и устроили. Старого нашего главу, Похлеба, на кол посадили, три дня бедолага мучался, пока не помер. Его труп, уже наполовину разложившийся, до сих пор на площади висит, как напоминание всем, о том, что несогласных ждет. Уже даже вонять перестал, высох.
— И чего? Вот так все без драки и сдались? — Нахмурился Угрюм. — Тут вроде нормальных бойцов всегда много было? Что-то не вяжется у тебя.
— Были и бойцы, как без них. — Кивнул Сократ. — Да только большая половина поддержала переворот, а вторую во сне вырезали. Никто же не ожидал подобного. Отстойник всегда тихой и мирной локацией был. — Он вздохнул и отвел глаза. — Возвращайтесь лучше назад парни, тут вас радушно не встретят, а зная тебя Угрюм, скорее всего пристрелят из-за угла или прирежут. Ты Рашпиля в свое время обидел, а он не прощает подобного. — Сократ еще раз вздохнул, и еле слышно прошептал. — Мне ведь придется о вашем приходе сообщить. Вы уж не обижайтесь, но на кону жизнь моей жены. Нет у меня выбора.