Уйын Полоза. Книга вторая
Шрифт:
Максим улыбнулся собственным мыслям. Дверь скрипнула, и на пороге появилась женщина. Рыжие волосы спадали на лицо, так как она несла в руках тазик, наполненный водой, и смотрела вниз, чтобы его не разлить. Перешагнув через порог, она наконец подняла глаза, увидела, что Максим на нее смотрит.
Тазик с металлическим грохотом выпал из ее рук, разлил на полу воду, и прокатившись в угол, крутанувшись замер.
— Очнулся! — Воскликнула женщина. — Вот радость-то. Мы уж и не чаяли. Что только не делали, а ты лежишь поленом и не умирать, не поправляться не хочешь.
— Ты кто? Где я? Где Угрюм? —
— Я Лиська. — Улыбнулась женщина. — Ты в Отстойнике, а Угрюм пьяный третий день. Сидит внизу в кабаке, и пьет с горя. Выпьет стакан, в стол лицом ткнется и так спит пока не очухается, потом еще стакан без закуски, и так без остановки. Только плачет все время, и когда выпивает, и когда спит. Его никто не смеет трогать. Он сказал, что кто помешает, того убьет, и предупредил, что еще очень не любит, когда у него пустой стакан.
Максим приподнялся.
— Ты сдурел, Художник? Куда встаешь? Тебе лежать надо, с такой раной как у тебя и жить то нереально, а ты еще и идти куда-то собрался. — Всплеснула руками Лиська.
— Одежда моя где? — Смутился Гвоздев, только сейчас осознав, что полностью голый.
— Сейчас подам, но только я не советовала бы тебе, как бывший военный хирург, вставать. — Она отошла к высокому шкафу в углу, и вернулась с чистой, и выглаженной одеждой. — Вот. — Положила он на кровать. — Одевайся, я отвернусь. — Она отошла к окну. — Я много видела ранений, но, чтобы с пробитым сердцем, без всякого операционного вмешательства, на третий день встать… Это чудо. Хотя чему удивляться, мы хоть и в не обычной, но в игре, пора бы уже привыкнуть к ее странностям.
Максим поднялся, слегка качнувшись от приступа слабости, но быстро пришел в себя. Оделся, грудь простреливало болью, но терпимо.
— Ты зря одел рубаху. — Повернулась к нему женщина. — Надо перевязать рану, она подошла ближе. — Снимай. — Максим подчинился. — Я разное видела. Меня трудно удивить оторванной рукой, или ногой, пулей, застрявшей в черепе, но такое я вижу в первый раз. Кровь в пулевом отверстии словно лужица, не сгущается и не вытекает, только легкая сукровица вокруг.
Ты странный. Рядом с тобой страшно. Не делай удивленные глаза, это не ужас. Это уверенность в том, что ты готов убивать, но убивать только тех, кто этого достоин. С тобой страшно совершить подлость, Художник, ты какой-то слишком правильный.
Поразительная уверенность в себе. Вроде обычный мужчина, ни красавчик и не атлет, а рядом с тобой чувствуешь себя уверенной. Завидую твоей жене. Надеюсь, она жива, и ты отыщешь ее, одевайся.
Я благодарна тебе, как и весь Отстойник. Угрюм, конечно, может многое, но совершить подобное, что вы тут сотворили, без тебя невозможно. Я думаю, что тебя для чего-то выбрал Полоз, и ведет куда-то. Хотя может я и ошибаюсь, и это просто везенье.
Иди. Я вижу, что тебе не терпится встретится с другом. Он там, внизу, в зале, за третьим столиком.
Максим спустился в харчевню. Едва он сделал первый шаг с лестницы, как шум в зале смолк, а все посетители, а их было немало, встали, приветствуя его молчаливой благодарностью. Он остановился, растерявшись и не зная, как себя вести. Первый раз столько народа выражают ему свои чувства одновременно. Пусть по-мужски
Гвоздев слегка поклонился, приветствуя зал, и подошел к сидящему, уткнувшемуся лбом в стол, и храпящему Угрюму. Пододвинул ближе табурет и коснулся плеча.
— Какого черта, сказал же, что убью каждого, кто меня потревожит. — Тот, поднял голову и не открывая глаз выхватив маузер, уткнул его в грудь Художника.
— Больно однако, братан. Неужели ты хочешь пристрелить меня в то же место, в которое едва не убили. — Улыбнулся Максим.
— Макс. — Угрюм подскочил, бросив на пол пистолет, и выкатил удивленные глаза. — Жив чертяка! Я знал, что ты выкарабкаешься! — Он обхватил Гвоздева дрожащими руками и прижал к себе. — Какого черта так долго, я уже выпил все бухло в этой забегаловке, пока тебя ждал. Дай на тебя посмотреть, он отстранился, держа друга за плечи и посмотрел в глаза. — На зомбака не похож вроде. — Улыбнулся он. — Давай выпьем за твое выздоровление, он рухнул на табурет. — Ты даже не представляешь, как я рад тебя видеть, чертяка. Чтоб ты сдох. Эй, кто там! — Обернулся он в сторону зала вытянув как вождь пролетариата руку. — Стакан моему другу, и бутылку самой сладкой водки.
— Подожди. — Максим опустил его руку на стол. — Некогда мне пить. У нас пять дней. Столько дал Полоз, потом или смерть или я выздоравливаю, и живу дальше.
— Тааак… — Протянул Угрюм вывернув пьяные глаза на Гвоздева. — Ты в своем репертуаре. Ну давай, рассказывай, во что вновь вляпался? — Эй там. — Рявкнул он в сторону зала. — Отставить водку и стакан, но быть на стреме.
— Знаешь братан, я бы что-нибудь съел. Голодный как черт. — Улыбнулся Максим.
— Вот я дурень. — Хлопнул себя по лбу Игорь. — Тебе же восстанавливаться надо, ты крови столько потерял, что я в ней едва не утонул. — Эй там! Барана целиком, фазана, картохи жареной, салатик с помидорами и огурцами, зелени, и водки всем присутствующим, за здравие моего брата. Угрюм гуляет, и за все платит сегодня! — Но увидев осуждающий взгляд друга добавил. — Водки всем, кроме нас. Нам трезвые тыквы нужны, нам думать надо. Эх, чего только ради братана не сделаешь, даже пить бросишь!
Зал взорвался криками, и гудел не останавливаясь, до тех пор, пока неожиданно в двери не вошел Сократ. Он на миг остановился на пороге, непонимающе: «Что за шум», — окинул взглядом зал, но увидев Максима, растекся в улыбке, и бросился к столу.
— А я зашел узнать: «Как у тебя дела», — а тут уже пьянка во всю. Принимайте в компанию! Где стаканы? Эй! Шампур! Совсем нюх потерял. Почему наши герои еще трезвые? — Рявкнул он в сторону зала. — Бегом все самое лучшее, и водки всем, я плачу.
— Че за дела, братан? Плачу сегодня я! — Заржал Угрюм. — Но пить мы с Художником не будем, не любит он этого, да и дела у нас важные.
— Ну тогда и я не буду, и я в деле, и я с вами. Рассказывайте кого еще надо убить? — Стал вмиг серьезным Сократ.
К разговору приступили только после того, как Максим больше не смог проглотить ни куска из того, что принес Шампур.
Маленький, с шапкой черных кучерявых, словно парик волос. В белом фартуке поверх идеально чистого камуфляжа, он лично прислуживал за столом, хотя имел штат из трех симпатичных официанток.