Уж эти мне мужчины

Волкова Ирина Борисовна

– Через пять минут начнется праздничный концерт, – объявил он. – На всякий случай предупреждаю, что во время представления строжайше запрещено вставать со стула, плеваться, свистеть, материться, громко разговаривать и иным способом проявлять неуважение к артистам. За малейшее нарушение – в карцер. Все понятно?

– В натуре! Будь спокоен, гражданин начальник, – кривляясь, откликнулся Косой.

В зале послышались приглушенные смешки.

– Я вас предупредил, – хмуро сказал начальник лагеря, покидая сцену. Он не хотел затевать дискуссию

с паханом.

Вася старался стереть из памяти первое отделение концерта. Танец маленьких лебедей оказался еще хуже, чем он предполагал. Когда один из лебедей споткнулся и упал, заставив всю шеренгу потерять равновесие, Джокер закрыл глаза. Когда он их открыл, то увидел, как по лицу сидящего рядом Чумарика катятся слезы.

– Что, музыка Чайковского растрогала тебя до слез? – поинтересовался Джокер.

Лев Давидович достал из кармана посеревший от долгого употребления носовой платок.

– Я плачу от боли за искусство, – прошептал он.

Затем на сцену вышли три эвенкийские девочки в национальных костюмах, и ведущий объявил, что следующим номером будет национальный фольклор эвенков Якутии и что дети прочитают стихи народного эвенкийского поэта Ырсана Остолообуя.

Шумит тайга дремучая,И звездочки горят,Идут тропой звериноюОтряды октябрят.Стучит олень копытамиИ рогом в землю бьет,И песенку про РодинуНам комсомол поет! —

нестройным хором с сильным эвенкийским акцентом продекламировали дети.

Вася толкнул локтем в бок невозмутимо взирающего на сцену Валькирия.

– Здесь что, до сих пор существуют октябрята и комсомольцы? – спросил он.

– Это тайга, – пожал плечами Валькирий. – Веяния моды доходят сюда с большим опозданием.

– Если это будет продолжаться в том же духе, я, пожалуй, предпочту отправиться в карцер, – покачал головой Вася.

– Не дури! – одернул его пахан. – Получай удовольствие. Не важно, что там они несут со сцены, главное, что там – бабы! Подумай, сколько лет ты не видел баб! А эти маленькие лебеди еще и ножки показывают! Так и прыгают!

– Ножки? Это ты называешь ножками? – иронически спросил Джокер.

– Баба есть баба, даже если она эвенкийский лебедь, – твердо сказал Семен Аристархович, – а ноги есть ноги, даже если они слегка худосочны и кривоваты.

Джокер не стал спорить.

«Как бы от такого зрелища вообще импотентом не стать», – подумал он, снова уставившись на сцену.

– А теперь перед вами выступят артисты циркового ансамбля «Путь Ермака», – объявил ведущий. – Поаплодируйте несравненной и прекрасной Арлин Бежар, которая продемонстрирует вам чудеса магии и волшебства!

– Ой, – сказал Вася, когда на обшарпанный дощатый помост тюремной сцены выплыло видение – высокая, стройная и полногрудая

блондинка с длинными распущенными волосами. Видение было задрапировано в длинное искрящееся черное платье с глубоким декольте на груди и спине и разрезами на бедрах, в которых мелькали длинные стройные ножки в блестящих бежевых колготках.

У зэков зоны 227А перехватило дыхание. Единодушный общий полувздох-полустон прокатился по клубному залу.

Блондинка взмахнула рукой, и в ее пальцах появилась раскрытая веером колода карт.

– Боже, вот это искусство, вот это искусство, – как заклинание, повторял Чумарик, наблюдая, как карты порхают в обнаженных руках красавицы, то исчезая, то вновь возникая ниоткуда.

Арлин Бежар ухитрялась доставать из тщательно перетасованной колоды задуманную кем-либо из охранников карту или сдавала карты так, что они разделялись на группы из четырех тузов, четырех королей и т. д., – словом, выделывала нечто невообразимое.

На самом деле зэкам было наплевать на то, что волшебница делала с картами. Они неотрывно наблюдали за стройными ножками, мелькающими в разрезах платья, и за колыханием груди в щедром декольте. Однако Чумарика интересовало нечто совсем другое. Лев Давидович пребывал в трансе. Его самооценка стремительно опускалась вниз, достигнув наконец отрицательной отметки.

– Я никто, – всхлипнул потрясенный до глубины души Лев Давидович. – Я-то думал, что я профессионал. Но по сравнению с этой девочкой я – никто. Не более чем мусор на грязной мостовой жизни.

– Ты – мусор? – угрожающе-изумленным тоном спросил не расслышавший всю фразу, но зато уловивший ключевое слово Косой.

– Мусор я, мусор! – с выражением предельного отчаяния подтвердил Чумарик, не разобравшийся в ситуации.

– Ах ты, мент поганый! – взвыл Косой, вскакивая с места и хватая Льва Давидовича за грудки.

Несколько охранников сорвались с мест и бросились к ним.

– Я – мент? – изумился Чумарик.

– Ты сам только что признался, что ты мусор, ты – наседка, падла! Предупреждаю, тебе не жить, – кричал Косой, пока охранники волокли его, брыкающегося и упирающегося, в карцер.

Закончив представление, блондинка поклонилась и скрылась за кулисами.

– Чего это он вдруг завелся? – недоумевал Лев Давидович.

– Надо быть поосторожнее в выражениях, – неодобрительно посмотрел на него Валькирий. – Зачем было говорить при всех, что ты мусор?

– Но это же метафора, – снова погрузился в тоску Чумарик. – Я всего лишь сказал, что я просто мусор на дороге жизни! Я всегда считал себя профессионалом, но по сравнению с тем, что вытворяла эта девочка, я просто жалкий любитель. Джокер, ты видел? – Он ткнул Васю локтем в бок. – Ты видел это чудо?

Тело Джокера колыхнулось от удара, но ответной реакции не последовало. Его глаза были пустыми и безжизненными.

– Джокер! Джокер! Что с тобой? – встряхивая Васю, тихонько спросил Валькирий, поскольку охрана уже поглядывала в их сторону.