Ужасные невинные
Шрифт:
– Он тоже журналист? – Август кивает в мою сторону.
Журналюга, – Лору веселит позднее прозрение Август. – Журналистишко. Продажный писака. Бумажная крыса. Иуда Искариот. Бесплатное приложение к каталогам нижнего белья. Можно было бы сразу догадаться по его дешевой физиономии.
– Тоже пишет о жратве?
– О кино.
– Я не смотрю кино, – Август с облегчением вздыхает. – А в кинотеатры хожу, только чтобы целоваться в последнем ряду.
– Ну что ты врешь, Август! – внезапно раздражается Лора. – Когда ты последний раз целовалась в кинотеатре?
– Поймала,
– Точно. Ты тогда еще познакомилась с этой своей пассией… Как-то бишь ее звали?
– Билли. В честь Билли Холлидей, джазовой певицы.
– Точно! Что-то такое она ввернула, прежде чем свалиться под стол. Что-то такое… У меня даже под коленкой зачесалось…
– Любовь – странный фрукт, – Август почти декламирует с невесть откуда взявшимся американским акцентом. – Вот что она сказала.
– Глупее не придумаешь.
– Это цитата из Билли Холлидей.
– Как будто цитата не может быть дурацкой, – вполне резонно замечает Лора.
– Она теперь тоже модная писательница.
– Кто? Билли Холлидей?
– Сама Билли.
– Господи, – Лора кривит губы в неподражаемой гримасе. – Если мы будем продвигаться такими темпами, то скоро и навозные мухи начнут выдавать в месяц по бестселлеру. В соавторстве с навозными жуками.
– Ты не права. В том смысле, что навозная муха написала бы не в пример лучше.
– Кто бы сомневался, Август, кто бы сомневался! За то время, что я ее знала, она разродилась лишь одним помойным стишком. Ты помнишь, да?
– А-а… «Я выщипала брови. Видно зря.
Поперлась ты
Глазеть на стриптизерок». Он?
– Он.
– У меня есть авторский экземпляр ее книги. «Две девушки в тени, одна девушка на солнце».
– Это название? – запоздало пугается Лора. – Надо же, срань какая!
– Срань с дарственной надписью, заметь.
– Представляю, что она там тебе накарябала!
– Нет, ты даже не представляешь… – Август забавляется, как дитя. – «Пора выходить из тени, пупсик! Я уже на свету».
– Я и забыла, что ты когда-то откликалась на пупсика, бр-р! А это название…Кажется, я его уже слышала.
– Видела, – поправляет Лору Август. – В клубе, где мы отмечали самолетовскую днюху. В туалетной кабинке.
– Точно! По-моему, я сама его и написала! Красным маркером.
– Ну, положим, написала это Самолетова. И не красным, а черным, – говорит справедливая девушка Август. – Но и ты могла бы такое сочинить. После того количества пива, которое мы высосали.
История, часть которой я заприметил в «Че…», повторяется, вопрос лишь в том, хватит ли на всех, одержимых писательским зудом, туалетных кабинок.
– Такое мог сочинить кто угодно, но модной, как ты говоришь… м-м.. писательницей стала она. Билли.
– Ничего не поделаешь, – вздыхает Август. – У нее лицо модного писателя.
– А что, у модных писателей какие-то особенные лица? – наконец-то решаюсь вклиниться я.
Август снисходительно улыбается, Лора хмыкает, я кажусь себя жалким сосунком, случайно затесавшимся в ряды посвященных.
– Ну конечно! – Август корчит страшное лицо. – Они примерно такие!
(Зрачки Август скатываются к переносице.)
– И такие!..
(Брови Август лезут вверх.)
– И такие!..
(Август раздвигает пальцами рот и высовывает язык.)
– Да ладно тебе, – морщится Лора.
– Нет, серьезно!.. А если совсем серьезно… Тебя должна любить камера, ну или объектив на худой конец… И не просто любить… Сума по тебе сходить, хотеть тебя, как девка-нимфоманка. Если тебя любит камера, на все остальное можно положить с прибором.
– То, чего хочет камера, – хочет бог! – Лора наставительно поднимает палец.
– Тебя может ненавидеть собственная собака, тебя может ненавидеть кошка, которую ты нарисовал, но камера должна любить тебя обязательно.
– А если нет? – глупо спрашиваю я.
Если нет – карьера модного писателя тебе не светит. И неважно, какую пургу ты будешь нести. Можно ввернуть что-нибудь позабористее, типа «Иногда я чувствую себя скоросшивателем». Или: «иногда я чувствую себя машиной для перевозки трупов». Или сказать, что все написанное навеяно раком яичек второй стадии. А можешь вообще ничего не говорить или придумать самую банальную историю, где все чувства рифмуются со словом… – Август выжидательно смотрит на нас с Лорой.
– Со словом «блядь, твою мать», – высказывает предположение Лора.
– Со словом «секс», – высказываю предположение я.
– Секс подойдет, – Август кажется вдохновленной собственной речью. – С сексом все сталкиваются, рано или поздно, в той или иной форме. А люди – они такие… Они воспринимают только то, что уже знают. Или думают, что знают. Все остальное им до лампочки. А вообще-то они мудаки, эти писатели… Поздравьте меня, сегодня я буду снимать мудаков…
– Билли тоже в списке? – уточняет Лора.
– В списке один парень, который никогда не снимает бейсболку, еще один, который вытатуировал у себя на руке часы без стрелок, еще один, который общается с духом Торквемады, у него как раз рак яичек. И три бабы без макияжа и с обгрызенными ногтями.
– И Билли? – не унимается Лора.
– И Билли.
Две девушки в тени. Их роли вполне могли бы сыграть Август и Лора, их роли мог бы сыграть кто угодно, все равно тень падает на лица, и их не разглядеть. Одна девушка на солнце. Я так и вижу это, хотя солнце не привносит ничего нового в образ Тинатин, оно просто не в состоянии привнести – потому что Тинатин самодостаточна. Она была бы самодостаточной, даже если бы сидела за кассой в супермаркете. Тинатин за кассой – картинка впечатляет. У ее кассы всегда очередь, она упорно не желает рассасываться, любому клиенту Тинатин может втюхать все, что угодно, помимо того, что уже лежит в корзинках: монетки в один форинт, краденые автомагнитолы, винилы с фортепианными концертами Рахманинова, зубную нить, расфасованные части тел ее прежних воздыхателей. И пластиковые стаканчики.