Ужасный ребенок
Шрифт:
— Ну, так уж и потек, — кокетничала Мерина, стараясь выжать тряпку таким образом, чтобы попасть на гостевы брюки. — Так уж и потек... Идите... Идите в комнату... О, ч-черт... Это так романтично — ужинать при свечах... Жаль только, радиола испортилась, Маркарони не послушаем. Правда, хозяин? — с тихой яростью крикнула мадам. — Мойте же руки!
— Слушай, — сказал Катов, ударяясь о раковину умывальника. — Я все понимаю: романтика, туда-сюда... Но почему и в ванной темно? Признавайся, если не умеешь чинить пробки, то сейчас мы мигом, раз-раз! Ты зубы не заговаривай —
— Ладно. — Хозяин зажег электрофонарь и направил белый луч прямо в глаза гостя. — Я скажу, но прежде дай честное слово, что никому ни полслова... Э-э, нет, нет! По глазам вижу, что...
— Да отведи ты свет, слышишь? Ну, лопни мои глаза, разорвись пополам моя печень, если проболтаюсь.
— Ладно, слушай. — Мерин потушил фонарь. — Подруга жизни не удосужилась заплатить за свет. Нагорело — ужас!.. А людоеды из Горэнерго отключили счетчик. Постой, постой, куда же ты? А шампанское... Шпротов тебе, змею, купили...
Он пытался задержать Катова, да впотьмах цапнул пустой воздух, а когда зажег фонарь, было уже поздно...
Гость мчался к телефону-автомату. Чувство голода, унизительно мучившее его с утра, уступало место чему-то большему, светлому. Как обычно, в первой будке трубка вырвана с цепью. Дрожа, Катов ввалился в другую и гнущимися пальцами стал поворачивать скрежетавший диск.
— Мария Азефовна! — задыхаясь, крикнул Катов. — А, чтоб тебя... Не соединяют... Мария Азе...
— Я слушаю вас, — ледяным контральто повторяла Мария Азефовна. — Говорите громче, я ничего не слышу.
Катов догадался и начал говорить в слуховую часть — крикнет и снова прижмет к уху, крикнет и оторвет с ловкостью жонглера:
— Это Катов! У меня потрясающая новость... Только — чур...
— Шу... вы... ме... бижа... — понеслось с другого конца провода—...рите же...
— Нет, вы поклянитесь!
— ...урик, как... удто... меня... наете... — Катов подольше подержал трубку рядом с ухом. — Клянусь жизнью своих детей. Никому. Тресни мои глаза...
Катов почти физически увидел эти глаза, обведенные демонической тушью, вспыхивающие, как два маяка в далекой передней, средь модных в этом сезоне кактусов.
— Хорошо. Воображаете, Мериниха забыла заплатить за свет... Хо-хо-хо! «За-бы-ла...» За два года! Ангельское терпение Горэнерго... Хозяин пьет мертвым поем... Ей-богу, не вру! Нижние подают в суд — размыло три этажа, до подвала. Жуть! И еще имеют наглость приглашать в гости... На что живут? Берет, конечно...
Отдуваясь, Саша вышел из будки. Он точно знал, что именно происходило сейчас в далекой кактусовой передней...
— Эллочка! — Мария Азефовна, туша окурки о горшки, дотрезвонилась наконец до приятельницы — Эллы Гапон. — Но, киска, мне сообщили совершенно конфиденциально. Клянись жизнью мужа. Впрочем, нет. Сейчас же поклянись здоровьем Вадима... Никому? Слушай, ты держись за что-нибудь. На всякий случай сядь. Села? Несколько минут назад Мерин отправлен в психбольницу... Бил жену смертным боем. Подъезд рухнул. Как, как... Естественно! Мерин, как заведено, горячечно пьяный, истязает мадам, идет
Элла Гапон не дослушала до конца и набрала номер Нагайкиных...
Я бежал к дому Мериных, грея на ходу руки. Полчаса тому назад мне позвонил Коля Иудушкин и, взяв с меня страшный зарок молчания, сообщил, что Мерин убил свою подругу жизни и взорвал дом, о чем я тут же проинформировал директора нашей конторы товарища Гогенмогеля.
Мне открыл сам Мерин. Весь закапанный воском, он был похож на гангстера из Лондонского музея восковых фигур.
— Беда, — сказал он. — Ситуация абсолютно изгажена. Выпустил я эту змею, Катова. Неужто и ты ему поверил?
Дотлевавшие свечи чадили, и вонь делалась нестерпимой.
— Ваня! — истошным голосом позвала жена. — Накапай же, ирод, шестнадцать капель валокордина... И свечки туши! Луна показалась...
Из разверстой консервной банки на праздничную скатерть сами собой выплывали шпроты.
— А все этот Катов, — сжимая в темноте кулаки, взвизгнул Мерин. — Мы ему падишахский стол приготовили, а он натрепал на всю Москву черт-те что... Уж откуда только ни приезжали: пожарные, милиция, еле отбились... Ухх! Ухх! Мухомор поганый! Я уж решил к дежурному по Горэнерго подскочить на такси, упасть ему в ноги с мольбой о свете, да никак шапку свою не найду...
Я ринулся к выходу.
Мерин попытался поймать меня за ноги, но я вырвался и выбежал за дверь.
— Автомат за углом направо! — крикнул вдогонку Мерин. — А две копейки ты имеешь? Если нет — на!..
И сверкающие в полумгле подъезда два сребреника несколько раз подпрыгнули и легли у моих ног. Я подобрал их и лихорадочно набрал номер Вали Брутова с целью оповестить всех, всех, всех о том, что негодяй Катов спер у Мериных ондатровую шапку...
Скромность
Проходя мимо комиссионного магазина «Музрадиофото», Марк Евгеньич безнадежно завяз в толпе, слонявшейся по тротуару.
— ТК-340, — шепнул Марку Евгеньичу незнакомец в отличной бизоньей куртке. — Совсем свежий. Не нужно?
Марк Евгеньич отпрянул, нырнул в просвет между телами, но тут же наткнулся на брюхо, усеянное большими деревянными пуговицами.
— Вертинский-Мертинский, — сказало брюхо. — Кому годится это блеяние? Вот забойный Том Джонс. Полста. Ну, берете?..
Марк Евгеньич повертел головой. Вокруг слышались бодрые или вкрадчивые голоса:
— Всего две кассеты, с идеальными пленками, две... Имею «Нэшнл»... Что вы! Полтора кило?.. Там одна плата тянет на две тяжелых...
Все это было так непонятно, что Марк Евгеньич затосковал. Странное чувство подсказывало ему, что из этой подозрительной суетни он уже никогда не выберется.
— А что у вас? — строго спросил Марка Евгеньича высокий блондин в барашковом «пирожке». — Какая у вас радиотехника?
— Приемничек, ВЭФ-12, — вконец растерялся Марк Евгеньич. — На батарейках.