Ужин с соблазнителем

Калинина Наталья Дмитриевна

— У этого дома теперь новая хозяйка. Ясно?

— Перестань, мама. Ведь мы с тобой договорились.

— Да, да, конечно. Но я уверена, Глеб считает точно так же, как и я. Мы проведаем его завтра.

— Он не станет с вами разговаривать. Отец Афанасий наложил на Глеба епитимью. Он запретил ему целый год общаться с людьми, — сказал Михаил.

— Глупости. У нас очень важное дело. Пускай этот отец Афанасий устроит антракт. Протопите как следует дом — мы останемся ночевать.

…Я услыхала тихий шорох и открыла глаза. В комнате

было темно, но я поняла, что здесь кто-то есть. Моя рука инстинктивно потянулась к настольной лампе возле кровати, и как только вспыхнул свет, я увидела Василия. Он был в тулупе и заячьей шапке. Он смотрел на меня с нахальной ухмылкой.

— Ты похорошела, — сказал Василий и уселся в кресло возле моей кровати. — Роль хозяйки поместья тебе очень даже к лицу.

— Что тебе нужно от меня?

— Разумеется, денег. Все остальное меня не интересует. Мне нужно много денег.

— У меня их нет.

— Продай дом. Я помогу найти покупателя.

— Этот дом принадлежит не мне, а Глебу.

Сама не знаю, почему я миндальничала с этим хамом.

— Зачем монаху дом? — Василий даже рассмеялся. — Отец Афанасий не разрешает ему пользоваться мирскими благами, а тем более людскими дарами.

— Это не дар. Это справедливость.

— Что ты в этом понимаешь? Ее не существует на этой земле. Да и на небе, думаю, тоже. Мы должны брать от этой жизни все, что можем. Пока не поздно.

— Уходи. Я позову Михаила.

— Зови. — Он сунул руку за пазуху и протянул мне плотный конверт из желтой бумаги. — Это просил передать тебе Глеб.

У меня в руках оказалась фигурка девушки с красным шарфом. Я невольно вскрикнула.

— Почему он не пришел сам? Я хотела с ним поговорить.

— Он прислал меня. Говори.

— Он не убивал Сотникова. Но мне нужно знать это наверняка, понимаешь?

— Тебе нужны доказательства, верно? Одно из них ты держишь в руке.

— Это часть картины, которую Боб нарисовал полгода тому назад. Когда мы жили в этом доме.

— Он нарисовал ее значительно раньше.

— Нет. Я сама видела, как он…

Я вспомнила, что никогда не видела Боба в самом процессе работы.

— Что же ты замолчала?

— Когда он написал эту картину? — едва слышно спросила я.

— Мне нужны деньги. Много денег. Ты дашь их мне?

— Вероятно. Если ты представишь мне доказательства того, что Глеб не убивал своего отца.

Сама не знаю, почему мне были так нужны эти доказательства. Ведь я на самом деле едва знала Глеба.

— Тогда пошли со мной. Только оденься — на улице мороз.

Волга была скована льдом, по которому была проложена узкая, хорошо натоптанная тропка. Было лунно и тихо. Купол монастырской церкви блестел сказочным инеем.

Но это была не сказка. Мне стоило усилий одернуть себя и вернуться к реальности.

Мы вошли в узкую полутемную комнату, и я увидела Глеба. Он лежал на голом топчане, подложив под затылок руки, и смотрел в потолок. Отец Афанасий сидел возле огня. Он даже не шелохнулся при нашем появлении.

— Она пришла за правдой, — сказал Василий, обращаясь к старцу. — Она обещает заплатить за нее.

Отец

Афанасий кивнул, и Василий вышел куда-то. Он вернулся через несколько минут, держа в руке маленький диктофон.

Старец вынул из-за пазухи кассету. Нажал на кнопку.

Я сразу узнала голос Боба. Здесь не могло быть ошибки. У меня абсолютный слух, хоть я всегда получала двойки по сольфеджио.

«— Ты не можешь оставить все Глебу. Я не позволю. Я тебя убью.

Боб был взвинчен до предела.

— Опоздал, парень, — ответил ему спокойный глуховатый голос. — Если ты меня убьешь, вам с матерью дом не достанется никогда. Я приватизировал его и оформил дарственную на своего единственного сына. Этой потаскушке достанется половина городской квартиры. К сожалению, таков наш коррумпированный закон.

— Сволочь! Ты исковеркал мне жизнь!

— Это сделала твоя мать. Если бы она не скрыла от меня, что у нее есть сын, ты бы вырос полноправным Сотниковым.

— Но что мне делать? Меня выгнала жена. У меня депрессия, и я не могу писать картины.

— Стань жиголо. Бабы готовы платить за подобные услуги большие деньги.

— Ты издеваешься надо мной! Мерзавец!»

Я услышала звонкие хлопки и поняла, что Боб бил Сотникова по щекам.

Раздался смех.

Я поняла, что это была реакция Сотникова на удары Боба.

«— Ты зря поспешил с девчонкой. Она брала в рот мой х… когда я нервничал. Это очень помогает.

— Старый кобель!

— Осторожно. Он заряжен. Возьми его в правую руку. — Раздался выстрел. Кто-то громко вскрикнул. — Я же предупреждал, что он…»

Еще один выстрел. Скрипнули пружины кровати. Кто-то, вероятно Боб, громко и протяжно всхлипнул. Хлопнула дверь. Я слышала, как на пол мерно капает кровь.

— Он прострелил себе ногу. — Я обернулась, услышав голос Глеба. — Он пришел ко мне ночью весь в крови. Я жил тогда в брошенной избе на краю Вербовки. Он плакал и просил у меня прощения. Он сказал, что на него словно затмение нашло. Я просил его никому об этом не рассказывать. Это бы только затянуло развязку. Но самое ужасное заключается в том, что в ту ночь я валялся без сна и все изобретал способ убийства родного отца. Совершивший в мыслях да не бросит камня в совершившего во плоти.

— Значит, дом на самом деле принадлежит тебе. И по всем документам тоже. — Я почувствовала внезапное облегчение. Словно пролежала долго под огромным камнем, который наконец догадались с меня снять. — Я так и знала.

— Нет. — Это сказал Василий. — Сотников отдал завещание отцу — он доверял ему до последнего вздоха. Тот его уничтожил. Дом принадлежит тебе. А ты обещала продать его и поделиться деньгами. Его необходимо продать. Иначе здесь снова прольется кровь.

Мне оказалось не по карману заплатить госпошлину за вступление в право наследования. Деньги мне дал Михаил. У них с Василием, как я поняла, были не просто натянутые, а почти враждебные отношения. Меня это не удивляло — в последнее время я словно потеряла способность удивляться. Василий, как я поняла из обрывочных фраз, тоже был сыном Сусанны, но она никогда не упоминала об этом. Почему?..