Ужин с соблазнителем
Шрифт:
— Но вы обещали, что расплатитесь со мной на месте. Если бы не я, вы бы так и не узнали, где ваша дочь.
— Значит, это ты донес на меня? И еще надеешься получить за это деньги? Убирайся!
Я поймала себя на том, что если и сержусь на Василия, то совсем слегка. Очевидно, моя душа тоже погрязла в обманчивой нирване равнодушия.
— Я могу пригодиться вам.
— Мы позовем тебя, если нужно. — Мама уже охорашивалась перед зеркальцем, которое достала из свой сумочки. — Убирайся вон.
— Вы же сказали, мы поедем назад.
— Какое тебе дело?
Василий ухмыльнулся и, подобрав полы своей хламиды, стал спускаться к Волге.
— Мамочка, ну зачем ты приехала? Ты же видишь, что я жива-здорова.
Я вдруг кинулась ей на шею и громко всхлипнула. Она прижала меня к себе и стала энергично гладить по мокрым волосам.
— Мне захотелось проветриться, Мурзик. Игорь улетел по делам фирмы в Екатеринбург, в Москве не прекращаются дожди. Скажи мне, Мурзик, у тебя на самом деле все в порядке?
— Да. Почти. Но это мелочи жизни. Справлюсь сама.
— Мне звонила Синявская. Тебя видели на вернисаже Роберта Самохвалова в позапрошлую среду. Почему ты ничего не сказала мне?
— Сама не знаю, мамочка.
— О нем была изумительная статья в какой-то газете — то ли в «Независимой», то ли в «Известиях» — не помню. Как выяснилось, это не просто гениальный художник, а еще и добрейшей души человек — передал на десять тысяч долларов оборудования какой-то детской клинике не то в Оренбурге, не то в Самаре, забыла. Неужели это тот самый Боб, который катал вас с Нонкой на санках и водил в зоопарк?
— Тот самый, мамочка.
— Он стал настоящим красавцем. Небось от баб нет отбоя. Не знаешь, он женат?
— Кажется, да. Но я точно не знаю.
— Синявская говорит, сразу после открытия выставки он улетел на Гавайи или Бермуды. Мурзик, мне кажется, Боб всегда был неравнодушен к тебе. Синявская сказала, он от тебя не отходил. Это правда? Кстати, у тебя не найдется попить? А чей это дом? Ты живешь здесь одна? — возбужденно расспрашивала мама.
Я усадила ее за столик на веранде, принесла из холодильника пива. Я смотрела на маму и думала о том, что некоторые люди носят с собой особую атмосферу. Мама принадлежала к их числу. От нее веяло уверенностью и благоразумием. Именно этого не хватало мне в последние дни.
Потом мы ходили из комнаты в комнату. Но в мастерскую Боба я маму не повела. Я сказала ей, что там идет ремонт. Наконец она утомилась и пожелала переодеться. Я отвела ее в свою бывшую спальню. Она сказала, увидев зеркало на потолке:
— Сейчас это уже выглядит пошло. Уверена, этот дом построил какой-то старый сластолюбец для поддержания своей гаснущей потенции. Надеюсь, с тех пор дом успел сменить хозяев.
Она облачилась в легкую блузу и шорты и прилегла поверх покрывала. Я принесла фрукты и минеральную воду.
— Тебе тоже нужно поспать, Мурзик. У тебя очень уставший вид. Где твоя комната?
— Я живу во флигеле.
— Что это вдруг? Надеюсь, ты не…
Мама запнулась, не в силах подобрать
— Хочешь спросить, не нанялась ли я в прислуги? Это было бы здорово, мама.
— Шутишь как всегда, Мурзик. Наверное, ты так и не выйдешь из детского возраста.
— Я никогда не была ребенком. По крайней мере не чувствовала себя ребенком.
— Ты была замечательным ребенком, Мурзик. Ласковым, наивным, доверчивым.
— В наш век это считается пороками.
— Глупости. Скажи, а здесь не опасно? — неожиданно спросила она.
— Здесь очень злые собаки.
— Я имела в виду другое. Хотя это, вероятно, всего лишь моя впечатлительность. Знаешь, я прочитала очень интересную книгу об энергии, которая остается после умерших насильственной смертью. Оказывается, в замкнутом пространстве она сохраняется около сотни лет. Древние называли ее духом мщения. Разумеется, я не слишком верю в подобную ерунду, но тем не менее…
Мама замолчала и зябко передернула плечами.
— Если хочешь, я могу перевести тебя в другую комнату, — предложила я.
— Думаю, не стоит. Мне здесь даже нравится. Если здесь и живет дух мщения, против меня он вряд ли может что-то иметь. — Мама посмотрела на меня внимательно, улыбнулась ободряюще. — Выше нос, Мурзик. Можешь поделиться со мной своими бедами. Только не думай, что я вторгаюсь в твою личную жизнь.
— У меня ее нет, мама.
— Отсутствие личной жизни тоже есть форма личной жизни. — Мама шутливо погрозила мне пальчиком. — Я заказала обратные билеты на восемь тридцать утра завтра. Если хочешь, мы можем улететь сегодня в девятнадцать ноль ноль. Сейчас нет проблемы с билетами.
— Не хочу.
— У тебя еще есть время подумать.
— Я уже обдумала. Я не могу бросить его в таком состоянии.
— Кого?
— Боба. Роберта Самохвалова.
Мама недоверчиво хмыкнула.
— Не веришь?
— Почему же, Мурзик. Просто жду, когда ты хотя бы на сантиметр приоткроешь завесу тумана, которую набросила на последние десять дней своей жизни. Я, как ты знаешь, терпелива.
— У меня нет настроения исповедоваться. Если бы ты приехала хотя бы на день раньше.
Я непроизвольно вздохнула.
— А ты попробуй сейчас, Мурзик. Вдруг получится?
— Что было, то было, и нет ничего, — у меня вырвалась цитата из популярной песни времен маминой юности.
— Да, совсем забыла: мне звонил Денис. У него через неделю концерт в зале Чайковского. Пригласил нас с Игорем.
— Признайся, мамочка, ты очень страдаешь из-за моей неустроенности? — вдруг спросила я.
— Я не считаю тебя неустроенной. Это во-первых. А во-вторых, я спокойна за тебя в духовном плане: у тебя здоровое начало и, что немаловажно, четко сформулированное представление о том, что хорошо, а что плохо. Что касается замужества, я чем дальше, тем больше убеждаюсь, что ранние браки ведут неизбежно к драмам и даже трагедиям. И при этом страдают невинные существа — дети. Согласись, ты тоже всегда переживала из-за того, что мы с отцом расстались.