Ужин в раю
Шрифт:
Уйдём вместе.
Но смерть не пришла. Пропустила меня. Или её к тому времени уже не было в доме? Может, смерть сама не ожидала того, что произошло — и, схватив так внезапно доставшуюся ей жизнь, ушла… Поспешно, словно сбегая из проклятого этого дома.
Убежала. Или ей просто противно до меня дотрагиваться?
Ничего. Мне самому противно.
Я лёг на пол. И закрыл глаза.
Хорошо бы теперь… Снять люстру, верёвку на крюк — и голову в петлю.
Нас когда-нибудь так и найдут.
На носилках — наши тела. Раздувшиеся, зловонные. В трупной зелени.
Осмотр. Фотографии.
«Выносите…».
Не хочу! Слышите? Не хочу, не допущу этого!
Полюбуетесь на моё тело? Или на её? Будете щёлкать фотоаппаратом? Травить похабные анекдоты над нашими трупами? Прикладывать к нам рулетку?
Что вы замерите этой рулеткой? Наши поцелуи, наш смех, наши слёзы, наши сердца, любовь, сама жизнь наша уйдёт от вас безвозвратно. И бесследно.
Нас не было в этом мире. Мы показались вам. Почудились. Что-то мелькнуло перед вами. На долю секунды, на мгновение. И исчезло. Это так… размытое что-то. Обрывок давнего сна.
Не обращайте внимания. Всё прошло. Да и не было ничего.
Ничего. Именно так! Так и будет. Я позабочусь об этом.
Я открыл глаза. Встал. Подошёл к дивану.
Свет уличных фонарей едва доставал до нашего окна. Но и в этом свете, слабом, едва проникающем сквозь оконное стекло, я мог разглядеть её. Леночку, мою Леночку. В последний раз я смотрел на неё. Старался запомнить каждую черту её лица. Каждую чёрточку. То, что я ласкал когда-то. Целовал. Нежно гладил ладонью.
Я хотел сохранить это. Во мне. Теперь это могло жить только во мне.
Но не здесь! Не в этом доме!
Я откинул плед. Взял её тело на руки. Поднял её. Понёс.
Я положил её в ванную. В темноте. Едва не упал, качнулся вперёд, плечом ударившись об острый край ванной.
То ли от волнения, то ли от нагрузки сердце забилось так быстро, словно захлёбывалось переполнившей его кровью.
Руки дрожали. Я едва нащупал выключатель.
Я заранее прикрыл глаза и свет не ослепил меня. Но всё равно — он показался мне ярким. Очень ярким. Я никогда не замечал, что у нас в ванной комнате такой яркий свет.
Я зашёл на кухню. Вынул из-под кухонного шкафа хозяйственный ящик. Достал топорик для рубки мяса.
Потом сходил за пилой-ножовкой.
Вернулся в ванную комнату.
И всё время повторял шёпотом: «это не она… теперь это не она… это не её тело… она ушла… ушла… не она».
Но это тело, в ванной… Оно было так похоже на её тело. Очень похоже.
Я снял с неё одежду. Бросил в полиэтиленовый мешок. Потом взял топор…
Нет, кровь не хлестала. По моему, она хлещет только из живых.
Крови было много. Она текла. Потоками. Но
Истерика это была или что-то ещё — не знаю. Припадок какой-то. Я плакал, просто захлёбывался слезами. Задыхался. Спазмы…
Она исчезала. Уходила от меня. Окончательно. Тело её… Любимое, драгоценное… Удар за ударом… Кости ножовкой.
Меня качало. Вырвало…
Я не мог, не мог слушать жуткий этот звук. Звук металла, режущего кость.
Господи, помоги мне! Добрый, всемилостивый! Помоги мне довершить страшное это дело!
Я раскладывал части её тела по пакетам. Обкладывал их газетами. Пакеты плотно завязывал. И выносил в коридор.
Пакетов этих накопилось много. Штук восемь. Или десять.
Потом я снял одежду и с себя. Жаль только, что не мог и себя разрезать на куски. Но кто бы тогда позаботился о нас?
Нет, не страшно. Умирать не страшно. Надо только ничего не оставить после себя. Никаких следов.
Свою одежду я тоже бросил в пакет. Туда же бросил плед и подушку. Вытер пол в ванной и на кухне.
И принял душ.
Я мылся быстро — боялся, что кровь, пропитав газету, натечёт и в коридоре.
Потом оделся.
Пакеты выносил долго — почти час. Один за другим. В мусорный контейнер.
Похороны — чушь. Никакого праха. Никаких крестов.
Крысиный помёт.
Улица была пуста. Ночь. Ни одной пьяной компании. Впрочем, плевать на них. На всех. Мне никто не помешает. Никто.
Из дома я принёс две бутылки — с ацетоном и с лаком для мебели. Вылил их содержимое в контейнер. Поджёг свёрнутую в трубку газету. И бросил её на облитый ацетоном пакет.
Пламя взлетело вверх. Жирный, зловонный дым пополз по деревьям, как будто накрывая их и прижимая к земле. Контейнер, много раз до того поджигаемый нерадивыми дворниками, пылал теперь, словно печь в крематории. И там, в куче его мусора, сгорала у меня на глазах плоть самого дорогого моего человека.
Моей Леночки.
Я стоял и смотрел на огонь. Долго. Пока он не погас.
Возможно, она и не сгорела до конца. Тело очень трудно сжечь до конца. Но если и остался обугленный прах или даже куски тела — это не она. Это уже точно не она.
Я вернулся в квартиру. На пять минут. Чтобы взять деньги.
Мне нужно было уехать. Прочь. Подальше от этого места. Чтобы и моё тело не нашли. Меня ведь некому сжечь.
Майский рассвет — ранний. Когда я вышел из подъезда — уже рассвело.
Какой-то мужик с собакой гулял по двору и, зажимая нос, брезгливо косился на контейнер.
Задыхайся, сволочь! Это тебе подарок от меня. Напоследок.
Я пересёк двор. Прошёл мимо соседнего дома. Вышел на шоссе.
Поднял руку. И минуты через три услышал скрип тормозов.