В Афганистане, в «Черном тюльпане»
Шрифт:
— Кашель есть? Недомогание?
— Какой кашель, товарищ майор, — Осенев улыбнулся и вдруг судорожно вздохнул, поперхнулся, побагровел.
Длинный горловой звук с хрипом вырвался изо рта.
— Именно этот кашель, а не что-нибудь другое, — майор с досадой поморщился.
— Сглазили, товарищ майор. Ну, першит в горле немножко…
— Да не в горле, в груди у вас першит, молодой человек. У вас легкие свистят, как порванные меха.
Осенев нарочито округлил глаза:
— Так у меня жабры,
— Поэтому у тебя и майка мокрая, — майор сжал пальцами влажную майку Осенева.
— Искупаться пришлось на переправе. Да я каждый день такой мокрый. И ничего…
— Действительно, ничего. За исключением воспаления легких, — майор сердито дернул бровями.
— Иди, измеряй температуру. Только без жульничества!
— Да что вы? — Осенев заулыбался лукаво. — Какая ж у меня температура? Совсем никакой!
Он заправил майку. Сунул градусник под мышку. Едва заметно дернул локтем. Градусник плавно сполз под майкой.
И все же Осенев тоже попал в длинный список больных.
Аккуратно сложив стопочкой исписанные листки, майор подчеркнул карандашом итог, особо обвел жирной чертой десяток фамилий.
Шульгин шагнул поближе.
— Ну, что, товарищ майор?
— Катастрофическое состояние! — Майор развел руками. — Впору объявлять карантин. Никто не жалуется, но госпитализировать можно практически каждого. Невероятно! Организмы изношены до предела. Вы сами посмотрите, это же не тела — это мощи. Люди запущены, — он резко махнул рукой, — в медицинском смысле, конечно. Духовным качествам ваших солдат можно только позавидовать. Если бы мой сын был хоть немного похож на любого из них…
Майор задумчиво потер переносицу и вдруг сердито сверкнул глазами.
— Только научите их, пожалуйста, говорить врачам правду. Сплошные жулики. Объясните им, что я вовсе не живодер на псарне. Некоторые из них, — майор ткнул пальцем в Осенева, — совершенно самонадеянны. Врут прямо в глаза. Объясните этому нахалу, мнящему себя здоровяком, что температуру измеряют не на животе. Градусник — не женщина. Животом его не согреешь.
Осенев зарделся. Неуверенно потянулся рукой к майке. Виновато шмыгнул носом.
Майор круто развернулся. Кровь вдруг бросилась ему в лицо.
— Андрей Николаевич, голубчик, да что же это я!.. Вот же неисправимый болван!.. Во-он, в той палатке, видите, процедурная. И там уж, представьте себе, трудится дорогая наша Елена Сергеевна. Перевязки, уколы, санобработка… Она же ради вас напросилась. Я, конечно, отговаривал. Куда же на боевую операцию женщину?.. Не Отечественная же ведь! И посмотрите вы на нее, — майор с удивлением развел руками, — не отрывается от пациентов…
Последние слова его неслись в спину стремительно отбежавшего Шульгина. Майор улыбался в пшеничные усы и потирал руки:
— Хорошие
56
Шульгин отвернул брезентовый полог палатки и замер на пороге. Десятки полураздетых тел в белеющих полосах бинтов, ржавых пятнах проступающих сквозь марлю йода и крови, бросились ему в глаза.
Посреди них плавно двигалась сосредоточенная Елена, и глаз солдат растроганно следили за каждым ее движением.
— Ничего, сестричка, вовсе не больно, бинтуйте крепче, — шептал побледневший паренек, протянувший ей руку, и яркое пятно крови стремительно проступало на каждом обороте бинта. — Сейчас уймется, сейчас…
Елена работала быстро, и смотреть на ее спокойное сосредоточенное лицо, на ловкую девичью фигуру, хрупкую и сильную одновременно, смотреть было приятно. Шульгин залюбовался ею и даже удивился тому, что еще недавно был за что-то сердит на нее.
Солдаты зашумели, увидев лейтенанта, раздвинулись.
— Эй, бачата, дайте пройти нашему лейтенанту, — прогремел голос Богунова, — поворачивайтесь живее. Здесь вам не штабной блиндаж.
Богунов смущенно улыбнулся Шульгину.
— Вот, направили нос разбитый подлечить, да еще старые царапины обработать. Поободрался я малеха с Лаптевым, помните…
Он сердито подтолкнул одного солдата, с забвением следившего за движениями Елены.
— Во-от, пялятся они все на сестричку. Прямо, глаза лопаются. Проходите, Андрей Николаевич.
Шульгин покачал головой:
— Нет. Я лучше выйду. Душно тут у вас…
Он стал медленно разворачиваться и услышал тихий голос Елены:
— Товарищ лейтенант, обязательно меня подождите.
Сердце Шульгина гулко забилось от этого тихого голоса, и он резким движением нырнул под брезентовый полог и замер за порогом, улыбаясь безудержной счастливой улыбкой.
Елена освободилась только через час. Молодой лейтенант-медик вытащил ее на свежий воздух и махнул рукой Андрею.
— Да справлюсь же я без вас, — сердито ворчал он, подталкивая ее к Шульгину. — Ну, разве можно вот так, безо всякого перекура. Железо и то устает. Принимайте-ка эту ненормальную.
Он подмигнул Шульгину.
— Повлияйте на нее, товарищ лейтенант! Не бережет себя.
Шульгин сделал торопливый шаг навстречу Елене и тут же придержал себя и неловко протянул ей руку.
Елена остановилась перед ним, слегка покачиваясь от усталости.
— Присесть бы где-нибудь, — тихо сказала она.
Они отошли в сторонку. Елена оперлась на руку Шульгина, искоса поглядывая на его загоревшее лицо.
— Слышал уже, наверное, — начала она нерешительно.
— Да уж передали, — сказал Шульгин, — что ты невеста…