В Афганистане, в «Черном тюльпане»
Шрифт:
— Как же? — воодушевленно воскликнул начальник политотдела. — Семья выдающихся партийных работников? Разве вы не знаете?..
— Странно… У Шульгина вовсе нет в семье партийных работников, — протянула озадаченно Елена.
— Причем здесь лейтенант Шульгин? — с досадой вскричал Замятин, — ну, причем здесь он?..
— А причем здесь партийные работники? — пожала плечами Елена.
— Ну, что вы, милая моя, — взволновался начальник политотдела, — мы прямо в кошки-мышки играем. Я вам говорю об уважаемой семье Кошевских, а вы почему-то вспоминаете о Шульгине.
— Но я не собираюсь
Начальник политотдела побледнел.
Он запнулся в своем неудержимом движении по кабинету и даже присел на ближайший стул.
— Как это неинтересны? — жалобно простонал он. — Как вы можете так говорить? Как только у вас язык поворачивается? Мы все держим равнение на правофланговых партии! Мы берем с них пример! И вот… Вам предлагают такое завидное положение…
— Завидное? — усмехнулась Елена. — Чем же оно завидное? Сегодня партийная фигура, завтра попал в немилость, и нет фигуры…
— Ну, знаете, — вскипел начальник политотдела, — у нас в партии так просто не фигуряют. Наша партия — не шахматы… Наша партия — ум, честь и совесть эпохи. И все в партии держится на таких беззаветных тружениках, как Кошевские. Это же рулевые партии. Наши ориентиры… А вы так легкомысленно… Как вы можете, — начальник политотдела жалобно простонал. — Ну, что там у вас с этим Шульгиным?
— Я выхожу за него замуж, — решительно сказала Елена и сжала маленькие кулачки.
— Замуж, — охнул Замятин, — за этого… Ну, знаете… Ну, уж это… — начальник политотдела от волнения задыхался, — это с вашей стороны невероятная глупость. Этого я совершенно не могу понять… Вот здесь личное дело вашего Шульгина, — он сердито ткнул кулаком в серую папку, раскрыл ее и посыпались странички одна за другой.
— Что мы здесь наблюдаем замечательного? Что-о? Мать — работает на заводе в гальваническом цехе. Замечательно, не правда ли… Где живет? Где-е, позвольте спросить? Живет с дочерью в однокомнатной квартире — замечательно, нечего сказать. Отца у них нет вообще, мать в разводе — просто нет слов. Вот такое семейство? Каково, а-а? А сам женишок уже у нас под следствием…
Елена заметно вздрогнула, а начальник политотдела ударил ладонью по столу.
— Вы же сами, Елена Сергеевна, накладывали швы изуродованному солдату из роты Шульгина. Неужели вы не поинтересовались, кто его так изуродовал? А ведь это, Елена Сергевна, самое настоящее уголовное дело. Замечательно, да-а? Молчите теперь. То-то же… И мы это дело так не оставим…
Начальник политотдела вдруг встал и покачал головой.
— Милая вы моя… Ну, зачем вам эта канитель с Шульгиным? Хотите, решим так, — начальник политотдела воздел руки вверх. — Я закрываю глаза на этот ужасный проступок Шульгина, ладно… Пусть себе служит дальше, Бог с ним… А вы быстренько забываете все эти ваши прежние глупости. Дело молодое, все травой зарастет, а-а? Через год вы об этом Шульгине и не вспомните. На что он вам? Хорошенько подумайте, Елена Сергеевна! У вас такой достойный выбор! Поверьте уж старику. Да если бы моим дочерям такой выбор, э-эх…
Подполковник
Достал платок, аккуратно высморкался.
— Что же мы, Елена Сергеевна, напрасно ломаем копья! Давайте по-хорошему, по-мирному… Я вот сейчас пойду к нашему особисту, побеседую с ним о деле лейтенанта Шульгина, а вы побеседуйте с моим гостем.
Начальник политотдела быстро прошел мимо побледневшей Елены, рывком раскрыл дверь, и вместо него выросла на пороге стройная фигура капитана Кошевского.
62
Капитан Кошевский вкрадчивым шагом вошел в кабинет начальника политотдела.
Прошелся вдоль длинного стола.
— К сожалению, я все слышал, — виновато сказал он, — фанера тонкая… Здесь же картонные стены. Мне очень жаль Андрея, очень… — Кошевский сдвинул густые брови. — К сожалению, Шульгин всегда был вспыльчив, любил рубить с плеча… Ему не хватало сдержанности, уравновешенности… И вот, пожалуйста, избил подчиненного.
Кошевский пожал плечами.
— Это, между прочим, серьезная статья. Трибунал подобные дела решает за пять минут. Сейчас в Советской армии ведется активная борьба с неуставными взаимоотношениями. Все газеты трубят об этом. Все наше общество настроено решительно… Так что, Андрей поступил очень опрометчиво…
Кошевский вздохнул, потянулся рукой к переносице.
— Если не вмешаться вовремя, то Шульгина просто раздавят. Он уже буквально лежит на рельсах перед несущимся локомотивом, ту-ту-у-у… — Кошевский развел руками, — и все кончено! Так что, Елена, надо определяться! Пора уже…
Он повернулся к Елене и заглянул в ее застывшие, полные боли глаза.
— Я же тебя предупреждал, — покачал он головой, — что с Шульгиным у тебя нет будущего. Уже теперь перед тобой страшное разбитое корыто, о котором я говорил. Не прошло и трех дней. И вот они — жалкие обломки…
Кошевский картинным жестом махнул в окно.
— Он сам себя погубил. Собственными руками. Мордобоец… Нанес тяжкие телесные повреждения подчиненному… Да-а! — Кошевский протяжно вздохнул. — А я что? Я только могу помочь, как благородный человек.
Кошевский сделал важное лицо.
— Тебе неприятно мое благородство? Но я действительно могу выручить Шульгина, просто так, по-товарищески… Пусть служит себе… Может быть, даже дослужится до капитана. Но и это для него неплохо. От сына простой рабочей женщины до капитана Советской армии… Это своего рода замечательная карьера…
Кошевский хмыкнул и развернулся на каблуках.
— В общем, сейчас, Елена, все в твоих руках… Скажи только слово, — Кошевский стремительно подошел к столу и взял в руки папку с личным делом Шульгина, — только одно твое слово, и в этой папке все будет, как на операционном столе. Стерильно все будет. Не получит ни единого взыскания. Поедет в Союз белым ангелом с крылышками. Ну-у?..
Елена очнулась. Темная тень легла на ее лицо.
— Какие же вы подлецы, — прошептала она, — какие мерзавцы… Ребята брошены под пули, голодают, горят в лихорадке, а вы-ы… нацепили себе цацки на грудь, вешаете звезды на погоны, дарите себе грамоты, воруете чужую славу… Подлецы…