В битве с исходом сомнительным
Шрифт:
– Доберешься до города, вот адрес: Сентер-авеню, сорок два. Скажешь: от Мейбл. Там покормят только. Разок. Больше не ходи.
– Ладно, Мак. Привет.
Опустившись на колени, Сэм высунул голову наружу, секунду мешкая, вглядываясь в темноту, а потом протиснулся в щель, и стенка палатки опустилась на место.
Лондон вздохнул:
– Надеюсь, что улизнет он. Хороший парень. Лучше не бывает.
– Не думай об этом, – сказал Мак. – Придет час, и кто-нибудь шлепнет его обязательно, как малыша Джоя шлепнули. Он и знал, что ему это на
Лондон даже рот раскрыл.
– Господи, что за дикий взгляд на то, что происходит! Радость какую это вам дает, что ли…
– Ты в самую точку попал, – сказал Мак. – Именно радость. Радость, о которой большинство даже понятия не имеет! Когда делаешь что-то важное, значительное, чувствуешь такой подъем, такое воодушевление, что это остается с тобой надолго. А вот когда работа твоя бессмысленна и никуда не ведет, падаешь духом. Наша работа продвигается медленно, мелкими шажками, но все наши шаги – в одном направлении. Но что-то я заболтался, а ведь мне идти надо.
– Не попадись им смотри!
– Постараюсь. Но слушай, Лондон. Нет ничего для них слаще, чем уничтожить меня и Джима. Я-то о себе позабочусь, но сможешь ты остаться здесь и приглядеть, чтобы с Джимом ничего не случилось? Сможешь?
– Конечно. Здесь и обоснуюсь.
– Не надо. Ложись прямо на тюфяк, с краю. Главное – не дай им сцапать парня. Он нам нужен, он ценный кадр.
– Ладно.
– Пока, – сказал Мак. – Постараюсь вернуться пораньше. Хочется мне узнать, как там и что и на каком мы свете. Может, газетку куплю.
– До скорого.
Мак молча вышел. Лондон услышал, как он перемолвился словом с охранником, подальше, с другим, третьим. Даже после его ухода Лондон продолжал слушать ночь и ее звуки. Все было тихо, но сон не витал в воздухе. Было слышно, как бродят, шагая взад-вперед, патрульные, как обмениваются они короткими приветствиями, сталкиваясь друг с другом. Кричали петухи – один совсем близко, другой подальше, с голосом густым и хрипловатым, старый, умудренный опытом кочет и молодой петушок, – звучал железнодорожный колокол, слышались шипение пара и скрежет трогающегося со станции поезда. Лондон сидел на тюфяке возле Джима, подогнув под себя одну ногу и согнув в колене другую. Он обхватил руками колено и, склонив голову, уперся в него подбородком. Глаза его неотрывно и вопросительно глядели на Джима, проверяя его состояние.
Джим беспокойно заворочался. Выбросил вверх руку, опять уронил ее. Пробормотал: «О-о…» и «воды…». И, тяжело дыша: «Заклеймить их всех». Глаза его открылись, часто, не видя, заморгали. Лондон расцепил руки, словно собираясь коснуться Джима, но не коснулся. Глаза у Джима закрылись, замерли. В уши ворвалось грохотание фуры дальнобойщика на шоссе. Лондон уловил где-то вдали за палаткой приглушенный крик и тихо позвал:
– Эй!
В палатку сунулся патрульный.
– Что такое, начальник?
–
– Это? Вы что, только что услышали? Это старик вопит, тот, что с бедром сломанным. Он ненормальный. Его держат, укладывают, а он дерется и кусает их, как кот дикий. Ему рот тряпкой заткнули.
– Ты, часом, не Джейк Педрони? Да, конечно же, ты Джейк. Я слыхал, как док предупреждал, что старику необходимо мыло выдать, и вода чтоб была, что, если он будет немытым лежать, он вот таким и станет. Мне здесь оставаться надо. А ты подойди туда и передай, чтобы сделали все как надо. Сделаешь, Джейк?
– Ясно, сделаю, начальник.
– Хорошо. Действуй. Драться ему не полезно: для бедра плохо. А как тот парень, что лодыжку сломал?
– Ах, этот. Ему кто-то дал виски хлебнуть. Так вроде ничего.
– Позовешь меня, если что, Джейк.
– Хорошо. Позову.
Лондон вернулся на тюфяк и прилег рядом с Джимом. Вдали пыхтел паровоз, состав грохотал, набирая скорость, устремляясь в ночь. Старый матерый кочет заголосил первым, ему ответил молодой. Лондон чувствовал, как в мозг ему вползает, окутывая его, тяжкий сон, но он приподнялся на локте и успел в последний раз взглянуть на Джима, прежде чем сон накрыл его целиком.
Глава 14
Ночной мрак едва начал редеть, когда Мак заглянул в палатку. Лампа на центральном шесте еще горела. Лондон и Джим спали рядышком. Мак вошел, и Лондон тут же, дернувшись, сел на тюфяке и стал встревоженно озираться.
– Кто там?
– Я, – сказал Мак. – Только что прибыл. Как малый?
– Я дрых, – отвечал Лондон, зевая, и почесал круглую проплешину на голове.
Подойдя к спящему Джиму, Мак вгляделся в его лицо. Кожа разгладилась, нервное подрагивание мускулов прекратилось. Лицо обмякло, расслабилось.
– Он прекрасно выглядит. Хорошо отдохнул, наверно.
Лондон поднялся.
– Который час?
– Не знаю. Только-только светать начало.
– Там огонь-то развели уже?
– Заметно шевеление какое-то. И дымком древесным тянет. Правда, может, это амбар Андерсона тлеет еще.
– Я малого ни на минуту не оставлял, – сказал Лондон.
– Молодец!
– Когда ты поспать-то ляжешь?
– О, один бог знает. Да я пока и спать не хочу. Выспался хорошо прошлой ночью или позапрошлой, не помню. Кажется, будто целая неделя прошла. А Джоя мы хоронили вчера, только вчера…
Лондон опять зевнул.
– Наверно, на завтрак мясо с фасолью будет. Господи, как кофе хочется!
– А давай пойдем в город, кофейку там попьем, яичницу с ветчиной закажем…
– Ой, пошел ты к черту! Я к поварам загляну, потороплю их.
И он, еще сонный, неверным шагами вышел.
Мак подтянул ящик поближе к лампе и вынул из кармана сложенную газету. Когда он развернул ее, Джим подал голос:
– Я не спал, Мак. Где ты был?
– Ходил письмо отправить. Вот, подобрал газету на лужайке. Посмотрим, что слыхать…