В битве с исходом сомнительным

Стейнбек Джон Эрнст

– Я и так знаю достаточно, чтобы понять, что ты ленивая скотина.

– Вот подожди, пока я штаны подниму, и я покажу тебе, кто из нас ленивая скотина.

Джим потупился.

– Не могу я с тобой драться. У меня плечо прострелено.

– Ну, конечно! Знаешь, что порядочный человек тебя не побьет, и обзываешься! Дождетесь вы, сопляки паршивые…

– Я не хотел обзывать вас, мистер, – произнес Джим как можно спокойнее. – И драться с вами не собирался. У нас поводов драться хватает и без того, чтобы мутузить друг друга.

– Вот это уже другой разговор, – смягчился мужчина. – Я помогу тебе землицы подсыпать, когда закончу. И что слышно-то, какие новости на сегодняшний

день? Знаешь?

– Мы сейчас… – начал было Джим, но тут же осекся, опомнившись. – Да не знаю я ни черта! Наверно, Лондон расскажет, когда сможет.

– Пока что Лондон ничего такого не сделал, – заметил мужчина. – Эй, слышь, ты к середине-то так близко не садись. Сломаешь доску! Подвинься к краю. Лондон вообще ничего не делает. Ходит с гордым видом, и все! Знаешь, что парень один мне сказал? Что у Лондона в палатке ящиков с консервами – навалом! Все, чего душе угодно, – и тушенка, и сардины, и персики консервированные. Есть, что простые трудяги едят, он не станет, не на того напали! Он же такой замечательный, лучше всех!

– Но это вранье собачье, черт возьми! – воскликнул Джим.

– Опять умничаешь, да? Полно работяг видели эти консервы! Почем ты знаешь, что это вранье?

– Потому что был в той палатке. Он меня ночевать в палатку свою пустил как раненого. Там у него тюфяк старый и два пустых ящика, а больше ничего.

– Ну а сколько парней говорили, что там и банки консервные с персиками, и сардины. Вчера ночью некоторые хотели даже взять палатку штурмом и грабануть провизию.

Джим усмехнулся с безнадежным видом.

– О господи, что за свиньи люди! Хорошего человека заклевать готовы!

– Опять ты обзываешься, ребят оскорбляешь. Подожди, вот поправишься, и проучат тебя, умника!

Джим поднялся, застегнул пуговицы на джинсах и вышел. Короткие трубы печек-времянок уже дымились клубами серого дыма и испускали столбы белого пара, и все это выше, на высоте метров пятьдесят, сливалось в единое грибообразное облако. Небо на востоке было теперь ярко-желтым, а над головой – желтовато-голубым. Из палаток спешили люди. Тишину сменили шелест шагов, голоса, человеческое движение.

Возле одной из палаток темноволосая женщина медленными размашистыми движениями расчесывала волосы. Голова ее была запрокинута, и шея казалась очень белой. При виде проходившего мимо Джима женщина улыбнулась приветливой улыбкой и, не прерывая расчесывания, сказала: «Доброе утро». Джим остановился. «Нет, – добавила женщина. – Только “доброе утро”!»

– Вы все вокруг делаете добрым, – ответил Джим.

На секунду он задержал взгляд на белой шее, четко очерченной линии рта.

– Тогда еще раз – доброе утро, – произнес он и увидел, как губы ее сложились в чудесную, полную глубокого понимания улыбку. И когда из палатки, мимо которой он проходил, опять высунулась всклокоченная голова и хриплый голос повторил свое: «Давай по-быстрому, он сейчас ушел», – Джим, едва взглянув и ничего не ответив, лишь ускорил шаг.

Вокруг старых печек-времянок собирались люди. Они тянули руки к теплу и терпеливо ждали, когда разогреется в больших котлах фасоль с говядиной. Джим подошел к бочке с водой, жестяным тазом зачерпнул воды. Холодной водой плеснул в лицо, смочил волосы и без мыла вымыл руки. Стирать с лица водяные капли он не стал.

Мак, заметив его, подошел и протянул ему жестянку.

– Я ополоснул ее, – сказал он. – Что это с тобой, Джим? У тебя такой довольный вид, будто тебя долго щекотали.

– Я встретил женщину и…

– Как это ты сумел? Времени же не было…

– Я ее только встретил, – прервал его Джим. – Она расчесывала волосы гребнем.

Странная вещь: иногда самая обычная ситуация почему-то кажется чудесной и остается в памяти на всю жизнь.

– Если бы я встретил неуродливую женщину, то просто обезумел бы, – сказал Мак.

Джим опустил взгляд в свою пустую жестянку.

– Она голову запрокинула и расчесывалась… И улыбка у нее такая была удивительная… Знаешь, Мак, моя мать была католичкой. В церковь по воскресеньям она не ходила, потому что мой старик ненавидел все эти церкви не меньше нашего. Но иногда в середине недели, когда старик бывал на работе, ей все-таки удавалось сходить в церковь. Мальчишкой и я иногда с ней ходил. Вот улыбка той женщины – почему я тебе это и рассказываю – была, как у Марии в церкви, такая же приветливая, понимающая и в то же время сдержанная, уверенная. Я однажды спросил мать: почему Мария улыбается такой улыбкой? И мать ответила: «Потому что Она на Небе». Думаю, мать немного завидовала Марии. – И он продолжал, путаясь, запинаясь: – А был случай, когда я раз в церкви сидел и глядел на Марию и вдруг увидел над ее головой в воздухе кольцо такое из звездочек маленьких, и кружатся они, кружатся, как птички. На самом деле я это видел, вправду это было, вот что я хочу сказать. Я не шучу, Мак. И никакая это не религия, а то, что, я думаю, в книжках, которые я читал, зовется, по-моему, исполнением собственного желания. И я видел эти звездочки. Точно – видел! И таким счастливым это меня сделало. Мой старик рассердился бы, если б узнал. У него не было твердых взглядов. Да и какие взгляды могли у него быть…

– Из тебя выйдет прекрасный оратор, Джим. Ты говоришь таким убедительным тоном. Господи, у меня даже явилась сейчас мысль, как чудесно было бы посидеть в церкви. Чудесно, представляешь? Вот что делает хороший оратор! Если ты сможешь, говоря, убеждать людей переходить на нашу сторону, это будет хорошо и ценно.

Он снял с гвоздя на бочке с водой висевшую там маленькую кружку, зачерпнул воды, выпил.

– Подойдем посмотрим, как там варево наше мясное. Горячее ли.

Люди двигались цепочкой, и когда подходила их очередь, повара накладывали им в их посудину фасоль и куски мяса. Мак и Джим встали в конец цепочки и в свой черед приблизились к котлам.

– Здесь вся еда? – спросил Мак у одного из поваров.

– Мяса и фасоли осталось еще на один раз. А вот соль закончилась. Нам надо еще соли.

Они отошли, жуя на ходу. Солнечный луч, мелькнув над яблонями, упал на землю, осветив поляну и палатки, которые на солнце выглядели теперь не так убого. Лондон беседовал с группой мужчин, стоявших перед строем старых машин.

– Давай посмотрим, что там такое, – предложил Мак.

Они направились к дороге, где и были выставлены машины. Радиаторы покрывал легкий слой ржавчины, у некоторых были спущены шины, и у всех без исключения вид был такой, будто простояли они здесь целую вечность.

Лондон приветственно взмахнул рукой:

– Здорово, Мак! Ты как, Джим?

– Отлично, – ответил Джим.

– Вот, смотрим с парнями колымаги эти. Разобраться хотим, какие выслать можно против скэбов. Все они, если честно, слова доброго не стоят.

– И много машин ты планируешь выслать?

– Пар пять. Они парами пойдут, так что если одна застопорит, другая заберет парней с нее – и вперед! – Он ткнул пальцем в конец ряда. – Вот тот старый «хадсон» еще ничего. Пять «доджей» четырехцилиндровых. Эти звери на брюхе поползут, если им шины выбить… Мой автомобиль тоже сгодится. Бегает пока, голубчик. Так. Посмотрим еще. Нет, с закрытым кузовом нам не надо: из такого камня не бросишь… Вот эта, тупорылая. Думаешь, она на ходу, еще бегает?