В битве с исходом сомнительным
Шрифт:
– Вставай, Джим, и давай-ка дверь закроем, – сказал Мак. – Мы к Уилсону подъезжаем. Не стоит железнодорожную полицию лишний раз раздражать.
Совместными усилиями они задвинули дверь, и в вагоне внезапно стало тепло и сумеречно. Вагон дрожал, как корпус гигантской виолы; постукивание колес на рельсовых стыках стало реже, потому что поезд теперь шел по городу и сбавил скорость. Трое мужчин поднялись.
– Мы здесь выходим, – объявил главный и, толкнув дверь, приоткрыл ее на фут. Два его спутника скользнули вон. Главарь повернулся к Маку: – Надеюсь, ты на меня зла не держишь, приятель?
– О чем
– Ну, бывай. – Скользнул прочь и он, а уже приземлившись, крикнул: – Сукин ты сын трёхнутый!
Мак рассмеялся и, потянув дверь, почти задвинул ее. Какое-то время поезд катил плавно, и ритм колес, постукивающих на стыках, участился. Мак вновь открыл дверь пошире и сел на солнышке.
– Красиво это он, ничего не скажешь! – заметил Мак.
– А ты и вправду чемпион по боксу? – спросил Джим.
– Господи, да какое там… Просто парень этот – слабак и недотепа. Вообразил, когда я с ним бумагой поделиться хотел, что это я с испугу, что боюсь его очень. Это уж, считай, общее правило. Хотя бывает, конечно, что оно и не срабатывает, но в большинстве своем те, кто пытается на испуг взять, сами тебя боятся. – Он обратил к Джиму добродушное, с крупными тяжелыми чертами лицо. – Не знаю, как так выходит, но почему-то всякий раз, как с тобой разговор завожу, я либо ораторствовать начинаю, либо поучать…
– Да ладно тебе, Мак! Слушать – это по моей части, черт побери!
– Надеюсь, что так. Нам в Уивере слезать придется и ловить товарный, что на восток идет. Это миль через сто будет. Если повезет, до Торгаса ночью доберемся. – Вытащив кисет, он скрутил себе самокрутку, стараясь, чтобы порывом ветра не вырвало из рук бумагу. – Закуришь, Джим?
– Нет, спасибо.
– Никаких вредных привычек, да, Джим? А ведь не святоша, поди… С девчонками-то хоть знаешься?
– Нет, – ответил Джим. – Когда очень уж припекало, в бордель ходил. Не поверишь, Мак, но я сызмальства, как взрослеть начал, боялся девушек. Наверно, боялся в ловушку попасть.
– Из-за красотки какой-нибудь?
– Нет. Понимаешь, со всеми приятелями моими такое случалось. Все они тискали девчонок где-нибудь на складах, зажимали их в углу за рекламными щитами, добиваясь того самого. Рано или поздно девчонка залетала, и тут уж пиши пропало. Точка! Я боялся, Мак, в ловушке очутиться, как мать моя или старик-отец – квартира двухкомнатная, дровяная плита… Господи боже, разве ж я о роскоши мечтал какой? Я только не хотел получать тычки и затрещины, не хотел, чтобы дубасили меня. Не хотел жить жизнью, какой, я знал, жили все парни вокруг: по утрам завтрак с собой захватить, кусок пирога непропеченного, несвежий кофе в термосе…
– Если так, то жизнь ты выбрал себе чертовски неподходящую. В нашем деле без того, чтоб дубасили, не обойдешься.
– Я не о том! – возразил Джим. – Пяткой в челюсть я готов получать и удары от жизни тоже, не хочу только, чтобы изводила меня она, умучивала, откусывая по кусочку, и так до самой смерти! Вот в чем разница!
Мак зевнул.
– А по мне – разница небольшая, и там и там – скука смертная. И в борделях тоже не шибко повеселишься.
Он поднялся и, пройдя в глубь вагона к своей бумажной куче, лег там и заснул.
Джим долго еще сидел у двери, глядя на проплывавшие мимо дома фермеров. Виднелись обширные огороды с рядами круглых
Маку пришлось несколько раз тряхнуть его за плечи, прежде чем он проснулся.
– С поезда прыгать вот-вот надо будет! – вопил Мак.
Джим сел.
– Господи, неужто уже сотню миль проехали?
– Почти. Шум этот вроде как наркотиком тебя шибает, правда? Меня в закрытых вагонах сон прямо с ног валит. Соберись. Через минуту-другую поезд ход замедлять будет.
На секунду Джим замер, обхватив руками гудящую голову.
– Меня словно плетками отстегали, – пожаловался он.
Сильным движением Мак открыл дверь.
– Прыгай так, точно мы идем, а земля бежит!
Он прыгнул, и следом за ним прыгнул Джим.
Спрыгнув, он огляделся. Солнце стояло высоко, почти над головой. Прямо напротив теснились дома и купы тенистых деревьев маленького городка. Товарняк поехал дальше, а они остались.
– Здесь дорога разветвляется, – пояснил Мак. – Наша ветка, та, что на Торгас-Вэлли ведет, – вон она! Но через город мы не пойдем, он нам вовсе ни к чему. Мы двинем наискосок по полю, а к дороге выйдем уже подальше.
Вслед за Маком Джим перемахнул через проволочную изгородь, прошел вместе с ним по стерне и очутился на грунтовке, прошагав по которой с полчаса и оставив в стороне окраину городка, вышел к железнодорожной ветке.
Мак сел на насыпь и, кивнув Джиму, пригласил его сесть рядом.
– Это место хорошее. Здесь поезда взад-вперед так и шмыгают. Не знаю, правда, сколько ждать придется.
Он скрутил себе самокрутку из оберточной бумаги.
– Тебе стоит начать курить, Джим, – сказал он. – Это хороший способ общения. Ведь тебя ждут встречи и разговоры с массой людей. Хочешь растопить лед, смягчить собеседника – предложи ему папироску или попроси ее у него. Лучше не придумаешь! Многие даже обижаются, если на предложение дать закурить отвечают отказом. Правильнее будет тебе начать курить.
– Думаю, у меня получится, – кивнул Джим. – Мальцом я курил с ребятами. Интересно, как это будет теперь, не затошнит ли опять.
– Так попробуй. Сейчас. Я скручу тебе.
Джим взял самокрутку, поднес огонек.
– Вроде ничего. Приятно. Я почти и забыл этот вкус.
– Ну, если даже и неприятно, все равно кури. В нашей работе это штука полезная. Маленькая хитрость таких, как мы, шаг к сближению. А что другое нам остается? – Мак встал. – Похоже, товарняк движется.
По рельсам медленно приближался поезд.