В чём измеряется нежность?
Шрифт:
– Другого от тебя и не ожидала услышать.
Весело хмыкнула, принявшись мять края короткой шёлковой юбки. И вдруг почувствовала влажное шероховатое прикосновение на правой икре. Обернулась и увидела довольную мохнатую морду с высунутым языком.
– Ты ж мой жирнючка! Иди-ка сюда, сладкая булка!
– Мари опустилась коленями на газонную проплешину и крепко обняла Сумо, взъерошив ему шерсть на холке. Пёс радостно поскуливал и шумно дышал, охваченный внезапным игривым задором.
– Ну, всё? Нашёл себе занятие?
– Хэнк одобрительно кивнул Сумо,
– Мелочь!
– ласково позвал свою гостью.
– Не сбегаешь на кухню за ещё одной бутылочкой? А то руки мыть неохота.
– Да без проблем!
– Только я не уверен, проснулся ли Коннор. Он где-то полчаса назад поднимался: шатался по дому, как зомби, умывался да зубы там чуть пеной для бритья не почистил. Но что-то мне подсказывает, что он завалился обратно на диван и дальше дрыхнет.
– Хорошо, я тогда тихонечко буду, чтобы не будить его.
– Уж постарайся. А то проснётся, увидит тебя и на радостях уделает слюнями всю мебель в доме. Я и так за Сумо убирал сегодня, ещё за этим не хватало.
– Хэнк!
– Она расхохоталась, смущённо прикрыв ладошкой глаза. Помотав головой, на цыпочках вошла в дом.
Оставшись наедине с тишиной комнат и тенью от шторы, едва пропускавшей внутрь дневной свет, Мари осторожно приблизилась к дивану в гостиной: Коннор действительно спал, улёгшись поверх одеяла и свесив вниз левую руку. Мысленно дотронулась до мягких волос и поцеловала в сомкнутые веки, но удержала себя от прикосновений, не желая нарушать его покой. Забрав из холодильника пиво, вернулась к Хэнку. Принесла себе из гаража старый, ободранный стул и на пару часов составила компанию заметно повеселевшему Андерсону. Между рассказами о Канаде и байками о полицейских буднях она успела приноровиться и немного помогала с мелочами.
Из-за хмурого облачного полога показалось озорное солнце, плотная ткань штор не могла сдержать его яркость, и на ковре забегали тусклые блики. Коннор очнулся, оглядев потолок и стены, забрызганные охровым золотом лучей. Снаружи раздавался бархатный говор Хэнка и важно-шутливый голосок Мари. Это причудливое громкое соединение звуков внушало чувство безопасности и тихого блаженства. Медленно открылась входная дверь, протолкнув в прихожую белёсый свет: «Ворота в Рай», - подумалось Коннору, пока он разглядывал в дверном проёме взмокшего перепачканного грязью и машинным маслом Хэнка да Мари, обдуваемую тёплым ветерком, шаловливо приподнимающим подол её летней юбчонки; у их ног суетливо кружил Сумо, задрав кверху морду, дескать, я тоже участвую в разговоре, о чём бы вы там ни трепались. Очертил ладонями границы проёма: «Самое дорогое в моей жизни умещается на этом маленьком клочке», - в носу приятно защекотало от едва подступивших слёз.
– Уже не спишь!
– набрав в лёгкие воздуха, пробормотала Мари и мигом влетела в гостиную, нетерпеливо забралась на диван, сложив на груди Коннора руки и опустив на них подбородок. Обратила к нему хитрющий взор напроказничавшей девчонки и погладила согнутым указательным пальцем по скуле.
–
– Правда?
– Она воровато огляделась и добавила лисьим шепотком: - Я не надела лифчик.
– Я заметил.
– Он тепло усмехнулся и крепко обвил её обеими руками.
– Так хорошо тут с тобой рядышком.
– Она вздёрнула нос и погладила его кончиком шею Коннора.
– Забылась бы и уснула у тебя на груди: я весь день какая-то сонная, будто с похмелья, хотя спала вроде крепко… Сегодня ночью мне показалось, что я очнулась и в темноте увидела тебя рядом с моей постелью. Так ясно, так живо. Но потом ты исчез и остался лишь размытый чужой силуэт. Мне стало невыносимо пусто и одиноко.
И тут, издав игривый лай, сверху на них плюхнулся Сумо и принялся облизывать ухо Мари и подбородок Коннора, перебирая лапами по простыни.
– Да Сумо!
– завопили хором, смеясь и безуспешно сгоняя пса.
– Полиция разврата!
– загоготал Хэнк, направляясь в ванную.
– Хэнк, умоляю, забери его с собой! У него вообще-то лапы грязнущие, сейчас всё бельё заляпает, - причитал Коннор, почёсывая Сумо за ухом.
– И избавить себя от этого восхитительного зрелища? Не, вы уж как-нибудь без меня.
– Вот предатель!
– Мари цокнула ему вслед.
Вскоре пёс успокоился и притих, ощущая приятное поглаживание четырёх рук. В ванной зашумела вода, сливаясь с громким дыханием животного.
– Я до чёртиков соскучилась! Всю неделю видела тебя только урывками. И то - до смерти уставшего и забегавшегося.
– Я собираюсь подать рапорт на повышение, так что, возможно, вскоре будем ещё реже видеться.
– Повышение? И почему ты раньше не решился?
– Её глаза засияли.
– Я всецело за!
– Она легко и звучно поцеловала его левую бровь.
– Не умру, подожду. Да и уж как-нибудь сама тогда буду выкраивать время для встреч, пусть даже для коротких.
– Спасибо тебе.
– Всегда пожалуйста, сержант Андерсон!
– Погоди ты, рановато пока.
– Коннор не переставал улыбаться ей.
– А мне всё равно!
– Мари неотрывно окидывала взором его черты, смело прикасаясь и легонько целуя.
– Боже, представляешь, какими уродами будут наши дети?
– внезапно вздохнула она.
– В самом деле? Неожиданное замечание.
Улыбка стала натянутой струной, внутри клубком свернулась горечь, протянула обманчиво мягкую лапу и впилась короткими острыми когтями.
– Ну, да. Я упёртая, закомплексованная и с вредными привычками, а ты неуверенный в себе дуралей, постоянно увиливающий от ответственности и прямого разговора. Дети, по злой иронии, вечно берут от родителей только самое ужасное.
– Дети… - растерянно повторил это невозможное, но такое желанное слово, и реальность швырнула его на дно старых несбыточных мечтаний.
– Агась, наши с тобой… Чего такая морда кислая сразу стала? Не волнуйся ты, я не собираюсь завтра же рожать! Сама ещё ребёнок. Своих лет через десять, наверное, только захочу.