В чем суть вопроса
Шрифт:
По словам Брусилова, в военном деле царь был «истинным младенцем». Принимая парад войск, он «всегда был в нерешительности и не находил слов, которые могли привлечь к нему людей и поднять их боевой дух… Бросалось в глаза неумение царя говорить с войсками. Он как бы конфузился и не знал, что сказать, куда пойти и что делать. Поэтому неудивительно, что войска были как бы замороженными и не высказывали никакой радости и подъема духа». Трагедия русской армии состояла в том, что слово «истинного младенца» на военных совещаниях было решающим.
Талантливые лидеры всегда окружают себя талантливыми помощниками, что становится основой их успеха. А Николай, не обладавший ни военным, ни другими талантами, заполнил штаб русской армии такой же серостью, каким он был сам. Генерал Мосолов посетил по делам службы императора в Могилеве, где находился его штаб. Мосолов пишет: «Я скажу совсем немного об окружении царя в то время, когда он находился в Ставке в качестве
Наладить взаимодействие между командующими фронтами, чтобы они действовали одной командой, было прямой обязанностью царя, когда он возглавил армию. Но Николай и это дело провалил. Каждый командующий фронтом воевал сам по себе. Летнее наступление русской армии 1916 года было последним шансом для царя спасти свою династию и уберечь Россию от потрясений. Но царь и здесь показал себя с наихудшей стороны. Когда принимали решение о наступлении, в Могилеве был собран военный совет под председательством Николая. На нем присутствовали командующий Северо-Западным фронтом генерал-адъютант Куропаткин, командующий Западным фронтом Эверт, командующий Юго-Западным фронтом Брусилов, начальник штаба верховного главнокомандующего генерал Алексеев и ряд других лиц. Алексеев доложил совещанию, что решено передать почти всю резервную тяжелую артиллерию и весь общий резерв Западному фронту, чтобы он нанес главный удар в направлении Вильно. Некоторую часть тяжелой артиллерии и войск общего резерва решено передать Северо-Западному фронту, который своей ударной группой должен был наступать в том же направлении, помогая выполнению главной задачи. Что касается Юго-Западного фронта Брусилова, сказал Алексеев, то было признано, что из-за малочисленности его сил и недостаточного оснащения этот фронт наступать не в состоянии, поэтому он должен оставаться на месте.
Когда после первых выступавших слово предоставили Брусилову, он заявил решительный протест. Он сказал, что на противника следует навалиться всеми фронтами, чтобы не дать ему маневрировать своими дивизиями и перебрасывать их с не атакованных участков к местам прорыва. Алексеев ответил, что в принципе у него нет возражений, но он должен предупредить Брусилова, что Юго-Западный фронт ничего вдобавок не получит – ни артиллерии, ни войск, ни снарядов. Но Брусилов этого и не требовал.
Как талантливый командир Брусилов сумел собрать и сплотить вокруг себя целую плеяду прекрасных офицеров. Он тщательно подготовил наступление против австрийцев и немцев на всем своем трехсот километровом фронте. Он применил не стандартный метод наступления, а придумал свой собственный. Обычно перед атакой на участке прорыва начинали копать траншеи в сторону противника, чтобы максимально сблизиться с его позициями. Но наступавшие тем самым раскрывали свои планы, и противник успевал подтянуть резервы к месту атаки. Чтобы этого избежать, Брусилов приказал всем своим четырем армиям рыть траншеи сразу во многих местах, и этим запутать противника. Из-за малого количества снарядов артиллерийская подготовка была короткой, но точной и фронт противника был прорван одновременно в нескольких местах.
Но затем случилось то, чего Брусилов больше всего боялся. Плохо организованные и построенные по шаблону атаки Северного и Северо-Западного фронтов провалились, после чего они застыли на месте и больше не предпринимали никаких действий. Это позволило противнику перебрасывать войска с их участков фронта против Юго-Западного.
По данным разведки, перед началом наступления против Брусилова было сосредоточено 450 000 солдат противника. О результатах боев своей армии Брусилов привел такие цифры: «Со дня наступления 20 мая по 1 ноября Юго-Западным фронтом было взято в плен свыше 450 000 человек офицеров и солдат, т. е. столько же, сколько в начале наступления по всем имевшимся довольно точным у нас сведениям, находилось передо мной неприятельских войск. За это же время противник потерял свыше 1 500 000 убитыми и ранеными. Тем не менее, к ноябрю перед моим фронтом стояло свыше миллиона австро-германцев и турок. Следовательно, помимо 450 000 человек, бывших вначале передо мной, против меня было
Как видим, хуже всех оснащенный фронт добился выдающихся успехов благодаря талантливому командиру, тогда как намного лучше обеспеченные фронты свое наступление провалили. Во многом это была вина царя, который не сумел обеспечить совместную боевую работу. Эверт и Куропаткин ревновали к успехам Юго-Западного фронта. Когда Брусилов стал выяснять причину пассивности Западного фронта, то выяснил, что после громких успехов его войск Эверту стало казаться, что в случае его собственной неудачи он будет скомпрометирован как военачальник. Поэтому ему будет вернее воздержаться от боевых действий, чтобы не восстановить против себя общественное мнение. До ушей командующего успешным фронтом дошли слова, сказанные Эвертом: «С какой стати я буду работать во славу Брусилова?» В Ставке царя вместо совместной дружной работы царили зависть и дрязги.
«Я считаю, – писал Брусилов, – что так воевать нельзя, и что даже если бы атаки Эверта и Куропаткина не увенчались успехом, то сам факт их наступления значительными силами на более или менее продолжительное время сковали бы войска противника против них и не допустили бы посылку резервов с их фронтов против моих войск» (Там же, стр. 236).
Вместо того чтобы всеми силами поддержать командующего Юго-Западным фронтом, по сути, спасавшего его династию, Николай сам ревновал к его славе. Не отметить его успехи царь не мог, но как пишет Брусилов, «Мне было только смешно когда, с одной стороны, вынужденно, в силу необходимости, давали мне награды, а с другой стороны, было дано негласное распоряжение замалчивать их в прессе и широко в России не сообщать, чтобы популярность имени Брусилова не возрастала».
Во время тяжелых боев в Карпатах царь посетил штаб армии Брусилова. Его приезд был неожиданным и неуместным, поскольку в напряженный момент он отвлек внимание Брусилова и его генералов от руководства боевыми действиями и внес в работу штаба сумбур. Но делать было нечего, и по этому случаю был организован торжественный обед. «В столовой, – пишет Брусилов, – государь обратился ко мне и сказал, что в память этого обеда у меня в армии он жалует меня своим генерал-адъютантом. Я этого отличия не ожидал, так как царь относился ко мне всегда, как мне казалось, с некоторой недоброжелательностью, которую я объяснял себе тем обстоятельством, что, не будучи человеком придворным и не стремясь к сему, я не перед кем не заискивал и неизменно говорил царю то, что думал, не прикрашивая свои мысли. Заметно было, что это раздражало царя. Как бы то ни было, это пожалование меня несколько обидело, потому что из высочайших уст было сказано, что я жалуюсь в звание генерал-адъютанта не за боевые действия, а за высочайшее посещение и обед в штабе вверенной мне армии» (Там же, стр. 159).
Из-за неспособности Ставки скоординировать действия фронтов, летом 1916 года Россия упустила последнюю возможность одержать в войне победу. А шансы ведь были прекрасные. В ответ на наступление Брусилова численность австро-германских войск на Восточном фронте была увеличена с 1300 до 1800 батальонов. «Это увеличение на 530 батальонов, – писал Уинстон Черчилль, – в то время как численность германских войск на Западном фронте составляла 1300 батальонов, показало мощь российских операций в эти месяцы». Брусилов пишет, что если бы «в июле Западный и Северный фронты навалились всеми силами на немцев, то германцы были бы, безусловно, смяты». А поскольку линии фронта у немцев и австрийцев были до предела истончены, и никаких резервов у них не существовало, это привело бы к крушению всего германского Восточного фронта. Тогда бы война закончилась бы осенью 1916 года, а не осенью 1918-го, как это произошло в действительности.
Нельзя, писал в мемуарах Брусилов, ограничится прорывом на 20–25 километровом участке фронта, тогда как на более чем тысячу километров другие войска стоят в бездействии. «Один Юго-Западный фронт не мог заменить собой всю многомиллионную русскую рать, собранную на всем русском Западном фронте… Как бы то ни было, – писал он, – я остался один… Будь другой верховный главнокомандующий, за подобную нерешительность Эверт был бы немедленно смещен и соответствующим образом заменен; Куропаткин же вообще ни в коем случае в действующей армии никакой должности не получил бы. Но при этом режиме, который существовал в то время, в армии безнаказанность была полная, и оба продолжали оставаться излюбленными военачальниками Ставки» (Там же, стр. 238–239).