В чем суть вопроса
Шрифт:
Можно ли было при такой нравственной подготовке к войне ожидать подъема духа и вызвать сильный патриотизм в народных массах? Чем был виноват наш солдат, что он не только ничего не слыхал о замыслах Германии, но и совсем не знал, что такая страна существует, зная лишь, что есть немцы, которые обезьяну выдумали, и что зачастую сам губернатор – из этих умных и хитрых людей. Солдат не только не знал, что такое Германия и тем более Австрия, но он понятия не имел о своей матушке-России. Он знал свой уезд и, пожалуй, губернию, знал, что есть Петербург и Москва, и на этом его знакомство со своим отечеством заканчивалось. Откуда же было взяться тут патриотизму, сознательной любви к великой родине! Не само ли самодержавное правительство, сознательно державшее народ в темноте, могущественно подготовляло не только успех революции и уничтожение того строя, который хотело поддержать, невзирая на то что он уже
Первый акт революции (1905–1906 гг.) правительство ничему не научил, и оно начало войну вслепую, само бессознательно подготовляя второй акт народного бунта. Войска были обучены, дисциплинированны и послушно пошли в бой, но подъема духа не было никакого, и понятие о том, что представляла собой эта война, отсутствовало полностью».
Согласно разработанному в Берлине плану, Российская империя после своего поражения должна была отдать Германии прибалтийские провинции, отвоеванные Петром I у Швеции и открывшие ей доступ с севера в страны Европы, а на юге она лишалась своих черноморских владений до Крыма включительно. Эти земли по плану немецкой власти предназначались для германской колонизации. После окончательного установления их владычества в союзе с Австро-Венгрией на Босфоре и на Балканах, Россия со всех сторон отрезалась от моря.
Германия начала войну на год раньше, чем планировала, не дожидаясь окончания перевооружения своей армии. К началу 1914 года в Берлине пришли к выводу, что обогнать Великобританию на море им не удастся. Напуганные немецкой судостроительной программой, англичане стали спускать на воду больше дредноутов, чем это могли позволить себе немцы. У них для этого не хватало производственных мощностей в судостроении. В то же время в начале 1914 года в России была принята программа перевооружения армии, намеченная к завершению в 1917 году. Пока Германия обладала значительным материально-технический перевесом над соседями, особенно над Россией, в Берлине решили воспользоваться убийством австрийского эрцгерцога Франца Фердинанда в Сараево как предлогом для развязывания мировой войны. Почему им следовало воспользоваться сараевским инцидентом для выступления, объяснил в своем письме к немецкому послу в Лондоне статс-секретарь по иностранным делам Германии фон Ягов. Этот письмо было написано в июле 1914 года, то есть перед самой войной. «Россия, – писал статс-секретарь, – в настоящий момент к войне не готова, а Франция и Англия также не захотят сейчас войны». Но неравенство в соотношении сил, писал он, временное, и оно неизбежно изменится. Отсюда фон Ягов делал вывод: следует нанести нокаутирующий удар плохо или мало подготовленному противнику. («История дипломатии», т. 2, М., 1963. C. 776–777).
Во Франции и Великобритании от русской армии в войне ждали многого. Там находились под большим впечатлением от растущей силы России, от ее огромных ресурсов, потенциальной мощи и богатства. Министр иностранных дел Великобритании сэр Эдуард Грей сказал при личной встрече президенту Франции Пуанкаре: «Русские ресурсы настолько велики, что в конечном итоге Германия будет истощена даже без нашей помощи России». С началом боевых действий к русской армии были прикомандированы миссии союзников. Британскую возглавил военный атташе в России полковник сэр Нокс, после войны опубликовавший свои мемуары. Его книга полна восхищения русской армией и особенно ее солдатами. «Отдельно взятый русский солдат, – писал он, – лучший солдат в мире. Он терпит холод и голод, а также переносит все тяготы без единого слова жалобы». Нокса восхищала храбрость русских солдат. Он писал: «Солдаты в целом отличаются великолепными физическими данными. Они способны совершать переходы и сражаться при столь скудном и грубом рационе, который вряд ли вытерпел любой другой европейский солдат». Нокса поражал природный оптимизм русских, который спасал их в самых немыслимых положениях в невероятной по своей жестокости войне. Но британский военный атташе не был близоруким наблюдателем. Он видел обе стороны медали – как героизм русской армии, так и поразительные черты ее ущербности. Нокс описывал «бессмысленные круговые вращения через песчаные поля и грязь», запоздалые приказы, непростительную слабость в деле организации тылового снабжения, отсутствие телефонной связи, упорное нежелание допрашивать пленных офицеров, слабость коммуникаций и бесконечно слабую организацию войск, особенно в сравнении с «безупречной машиной, управляемой прусскими офицерами».
Его коллега французский атташе отметил те же самые явления. Он писал о «плохой разведке, пренебрежении маскировкой, разглашении
В техническом отношении из всех участвовавших в войне сторон Россия была подготовлена хуже всех. И что самое поразительное, на опыте Русско-японской войны русское и немецкое командование сделали прямо противоположные выводы о роли артиллерии в современных условиях. В России, которая вела боевые действия, сделали ошибочный вывод, что роль артиллерии в войне снизилась, тогда как в Германии, чьи офицеры были только наблюдателями, пришли к правильному заключению, что ее роль возросла. Но все встает на свои места, если принять во внимание, что русской артиллерией заведовал великий князь Сергей Михайлович, один из членов царской семьи не отличавшийся компетентностью.
Из-за ошибочной оценки роли артиллерии в составе русской дивизии к началу боевых действий оказалось в два раза меньше легких орудий, чем в германской, в то время как по статистике в Первую мировую войну 70 процентов потерь в личном составе пришлось на орудийный огонь. Но что еще более важно, из двенадцати батарей в составе немецкой дивизии три состояли из тяжелых орудий, а они играли роль молота, разбивающего вражеские позиции перед атакой. На это легкие орудия не были способны. Недостаток тяжелой артиллерии в русских дивизиях вел к тому, что немецкие огневые точки оставались нетронутыми, и их приходилось брать ценой больших потерь. В своем составе русская армия имела только 60 батарей тяжелой артиллерии, тогда как в германской их было 381. Таким образом, перевес у немцев был подавляющим.
Еще хуже дела обстояли с пулеметами, которые так быстро и жестоко показали свою значимость в войне. В русской армии их было 4000, а в немецкой – 24 000. С началом боев многочисленные немецкие пулеметы выкашивали огнем ряды русской пехоты, тогда как в русской армии один пулемет приходился на более чем тысячу солдат.
Но самым уязвимым местом в русской армии оказались ее генералы. Казалось, по итогам войны с Японией командование армии значительно было обновлено. В отставку отправили 341 генерала и 400 полковников. Но первое же крупное наступление показало, как плохо был подготовлен высший командный состав.
Война началась с того, что немецкие войска нарушили нейтралитет Бельгии, прошли через ее территорию и вторглись с севера во Францию, откуда их там не ждали. Французы стали взывать к России о помощи. Они просили навалиться на немцев с востока, чтобы оттянуть на себя их корпуса. Во исполнение союзнического долга на следующий день после окончания мобилизации русские войска предприняли наступление в Восточной Пруссии. Эта страна озер и болот была превращена в житницу Германии благодаря удивительному трудолюбию немцев, применивших здесь искусственный дренаж и опоясавших землю сетью превосходных дорог. Наступление вели две русские армии – генералов Ренненкампфа и Самсонова. В то время как армия Ренненкампфа двигалась с востока на запад, Самсонов должен был проделать с юга серповидное движение и сомкнуть клещи в районе Мазурских озер. В этом случае защищавшая Восточную Пруссию 8-ая немецкая армия попадала бы в окружение и дорога на Берлин была открыта. Сам замысел был прекрасен и имел все шансы на успех, поскольку две русские армии по численности вдвое превосходили немецкую. Но осуществление плана требовало четкой координации действий командующих обеих армий, чего не было и в помине.
Не существовало не только согласованных их усилий, но даже скрытой от противника связи между ними. В первые дни войны код в русской армии сменили, и старые шифровальные книги из штабов изъяли, а новые еще не прислали. Что само по себе говорит о царившем в штабах беспорядке. И тогда оба командующих стали по радио открытым текстом обмениваться друг с другом информацией о состоянии своих войск, о том, где они сейчас находятся и каковы их ближайшие планы. Вначале немецкое генералы Гинденбург и его начальник штаба Людендорф, полагали, что таким наивным способом русские хотят ввести их в заблуждение. Но в штабе Людендорфа был полковник Гофман, бывший в свое время германским военным атташе в Санкт-Петербурге. Он на многое там насмотрелся, и никакие глупости со стороны русских начальников его уже не удивляли. Именно он убедил своих генералов верить всему, что они слышали в эфире. «Благодаря сообщениям по радио, – писал позже Гофман, – мы знали силу русских войск и точное назначение каждой из задействованных русских частей».