В Чукотском море
Шрифт:
Грянуло что-то громкое, сверкнул огонь, и моржиха осталась лежать на месте.
Так и стал моржонок один по Чукотскому морю скитаться… Не умел он еще, да и не знал, как надо из-под водорослей моллюсков и рачков вылавливать. Проголодался. Пробовал морской капустой питаться, но невкусной она ему показалась. Отощал моржонок,
А сколько страху натерпелся за это время! Всего сначала боялся. Уставится на него своими черными глазищами нерпа — и моржонок что есть мочи работает четырьмя ластами, уйти от нее спешит. А однажды появились какие-то громадные черные чудовища с большими острыми горбами — косатки. От них все звери морские к берегу помчались, туда, где море помельче. Кое-как и моржонок успел от них скрыться, хорошо, что у берега был.
Через год у моржонка появились небольшие клыки. Теперь ему легче стало защищаться от врагов. От моржей он по-прежнему в стороне держится. Они его чужим считают: запах от него какой-то неморжовый идет. Привык моржонок к животной пище, хотя и видел, как моржи на дне клыками цопаются. Кровь свежая да мясо ему вкуснее кажутся. Научился зазевавшихся нерпушек вылавливать, птиц плавающих хватать.
Прошло несколько лет. Вырос морж. Клыки длинные, на конце чуть желтоватые и сильно избитые. На шее бугорки и большие складки. Он кажется громаднее обыкновенных моржей.
Многому научился за это время. Постоянное одиночество и опасность сделали его ловким, сильным и свирепым. Укроется морж где-нибудь под водой в складках льда и выжидает, когда нерпа или лахтак появятся. Молниеносно выплывет из своего убежища, зажмет добычу между клыками и с исполинской силой грудью душит ее. Затем вытащит на льдину, прижмет ластом и давай клыками на куски кромсать. От жира и пожелтели у него кончики клыков.
Весной заплывет под тонкий лед, уйдет поглубже и высматривает очередную жертву. Лед тонкий, просвечивает, и из воды на свет все хорошо видно. Как появится темное пятно, взломает лед своим крепким лбом и хватает добычу, которой может быть и нерпа, и лахтак, и медведь, и человек. Нет предела его коварству и жадности, на всех он озлоблен. Иногда набрасывается на больших моржей и побеждает их. Никого и ничего не боится такой морж, и чукчи называют его кэглючин — морж-одиночка.
Кэглючин — страшный и опасный хищник. Он опасен даже для охотников. Когда голоден, набрасывается на байдары, подкарауливает у разводий или в морской шуге охотников, а в поединке побеждает и белого медведя.
Охотники стараются убить кэглючина, очень уж много вреда приносит он.
Зимой кэглючин обосновывается под припаем в каком-нибудь одном месте и живет там до самой весны или до тех пор, пока не уничтожит в окрестностях всех нерп и лахтаков.
Вот что рассказал мне один старый
«Давно это было, тогда чукчи еще охотились с копьями и гарпунами. Много тогда было смелых, сильных и ловких охотников.
Однажды надолго задул холодный северный ветер — кэральгын. Море забило льдом так, что нигде не было видно воды, не было трещин.
Долго не утихал ветер, мела холодная поземка. А если ветер и утихал, то, ненадолго, и море не успевало открыться.
Запасы жира и мяса в ярангах кончились. Люди стали голодать и замерзать. В каждой яранге раздавались звуки бубна и призывы к духам, но ни один добрый дух не откликался на наши просьбы. Мы ели старые нерпичьи и лахтачьи ремни, снимали с яранг почерневшие и высохшие от времени сухие моржовые шкуры — репальгын. Все, что можно было разжевать, мы отваривали в воде и съедали.
Многие охотники, несмотря на пургу, искали по нескольку дней в море зверя, но все как вымерло. Даже умки — белые медведи, которые в пургу любят бродить около берега, куда-то исчезли. Оставалось одно — ждать, когда утихнет пурга, сменится ветер, а вместе с ним и морское течение, образуются трещины и разводья, появятся нерпы, лахтаки.
Однажды рано утром я вышел в море и решил не возвращаться без добычи. Три дня бродил среди торосов, ходил по снежным полям, по молодому тонкому льду, но ничего не убил. Ослабев от голода, я медленно брел к берегу, но вдруг оступился. Снег подо, мной провалился в пустоту, но я кое-как удержался.
Оправившись, заглянул в отверстие и увидел отдушину кэглючина. По краям отдушины лежали груды убитых нерп и лахтаков.
Так вот кто виновник наших бедствий. Это он разогнал всех нерп и лахтаков.
Усталость пропала, откуда-то взялась сила, и я побежал. Не помню даже, как добежал до стойбища.
Вернулся с другими охотниками.
В молодости я был сильным, ловким и считался знающим охотником. Вдвоем с товарищем мы спустились в логово моржа. Стало, даже немного жутковато, но мысль о голодных детях, женщинах толкала на любой безрассудный поступок.
Отдушина была свежая, еще не успела покрыться ледком. Видимо, морж недавно был здесь и отправился на очерёдной промысел. Я держал наготове копье, а мой товарищ — гарпун. Надо было одновременно метнуть копье и гарпун: копьем заколоть, а гарпуном загарпунить, чтобы морж не ушел и не утонул.
Остальные охотники притаились наверху, готовые помочь в любую минуту.
Долго пришлось ждать моржа у отдушины. Наконец, вода в лунке заколыхалась, вышла за края. Показался морж. Он стал взбираться на лед, широко расставив ласты, держа зажатую клыками нерпу.
Я с силой всадил под левый ласт копье, мой товарищ взмахнул гарпуном. Морж, бросив добычу, стал метаться из стороны в сторону. Хотел уйти вглубь, но сильные руки охотников крепко держали ремень гарпуна.
Это длилось недолго. Удар был точным. Обессилев, морж остался лежать на краю отдушины. Это был огромный кэглючин с обломанным клыком.
Туши моржа, нерп и лахтаков мы унесли домой. Получили еду и топливо.
Пурга продолжалась еще очень долго, но в лунках стала появляться нерпа…»