В чужих не стрелять
Шрифт:
— Замечательная мысль, ведь о Николае Николаевиче пишут, насколько я знаю, очень мало… Если не сказать, вообще не пишут. Не считая, конечно, известного вам несчастья. Для какого же органа, если не секрет?
Коршакеев поднял ладонь:
— Подчеркиваю еще раз, я любитель, а не профессионал. Любитель, который никогда не загадывает, для кого он будет писать тот или иной материал. Да и вообще, не знаю, получится ли у меня что-то.
— Противник достойный, подумал Пластов, кажется, ему самому ничего из этого типа выцарапать не удастся. Встал:
— Петр Константинович,
— И, вернувшись, расскажете, как пел Шершневский.
— Обязательно, вы же не заставляйте скучать Лизу.
Пройдя в зрительный зал, Пластов легко нашел свободное кресло. Вглядываясь в эскапады «Веселой вдовы», подумал: Лиза осталась с журналистом наедине. Опасно… Коршакеев может узнать многое, ни о чем не спрашивая. Но пренебречь «ходом» он не мог, это единственная возможность хоть что-то выяснить о Коршакееве. Немаловажно хотя бы то, что он его увидел и теперь представляет примерно, что это за человек. Лишь бы Лиза вела себя правильно и не наговорила лишнего. С трудом дождавшись конца первого акта, вернулся в ресторан; пробираясь среди оживившихся в антракте столиков, еще издали увидел Коршакеева и Лизу. Они о чем-то тихо беседовали. Неужели все в порядке? Вот Коршакеев спросил что-то, Лиза кивнула, журналист как-то по-особому интимно налил вино. Впрочем, идиллией это казалось только издали. Стоило подойти, как Лиза незаметно сделала жест бровями: больше не могу. Коршакеев улыбнулся:
— Как Легар?
— Прекрасен сам по себе, и прекрасно пел Шершневский. Что у вас?
Лиза изобразила улыбку:
— Алексис, все в порядке.
— Я рад.
— Петр Константинович прекрасный собеседник. — Повернулась: — Так ведь, Петр Константинович? Но, правда, мне надо домой. Алексис, надеюсь, ты меня отвезешь?
— Можешь не сомневаться.
Коршакеев отвел глаза, тронул губы салфеткой:
— Вот видите, я навел на вашу кузину скуку.
Нахмурилась:
— Просто мне в самом деле нужно домой, я ведь объяснила, в эти дни я должна чаще бывать с родителями.
Коршакеев встал:
— Не смею задерживать, Елизавета Николаевна. Поверьте, я действительно был счастлив провести с вами вечер. Я провожу вас?
— Не беспокойтесь, меня проводит Алексис.
Поклонился:
— Всего доброго. Надеюсь, мы с вами увидимся?
— Я тоже надеюсь.
19
На улице, когда они сели в пролетку и лошадь тронулась. Пластов спросил:
— Ну как?
Делая вид, что еле сдерживает гнев, Лиза закрыла глаза, сказала комическим шепотом:
— Кошмар… Не знаю, как я все это вытерпела… — Что-нибудь случилось?
— Ничего, если не считать, что, как только вы ушли, этот тип начал ко мне приставать.
— Приставать? И больше ничего?
Отодвинулась в притворном ужасе:
— А вам мало?
— Нет, но я думал…
— Вы думали…
Оба рассмеялись, она фыркнула:
— Вы думали, он будет задавать вопросы? Никаких вопросов, ничего — только трагический шепот: «Вы знаете, Лизочка,
Нет, подумал Пластов, Коршакеев далеко не идиот, скорее всего он сразу понял, в чем дело, и выбрал единственно правильную роль, изобразил безудержное ухаживание. Ухаживать никто не запрещает, с ухажера взятки гладки. Вот только удалось ли узнать что-то самой Лизе?
— Неужели не задавал никаких вопросов?
— Никаких, клянусь.
— А вы? Узнали что-нибудь?
— Я старалась, как могла. Честное слово.
— Ничего не вышло?
— Знаете, я делала все, даже пошла на авансы… Сначала пыталась выведать, с какой редакцией он связан, исподволь, потом спрашивала чуть ли не впрямую. Все зря.
— Все-таки что же он? Хоть что-нибудь говорил?
— Ничего. Бубнил свою лесть, снова начинал липнуть. Сначала просто переводил разговор, один раз сказал: если хотите, я напечатаю о вас очерк в журнале «Красивая женщина». Увы. Я ведь говорила — я ужасно тупая.
— Лиза, надеюсь, с ролью вы справились прекрасно, дело совсем не в этом.
— В чем же?
— Разве вы не поняли? Это опасный противник.
— Да, это я поняла. То, что мы ничего не узнали, — плохо?
— Плохо, но будем надеяться, что обойдем их в чем-то другом.
Повернулась, посмотрела в глаза:
— Арсений Дмитриевич, обойдите! Вы знаете, я почему-то верю, вы обойдете! А?
Проводив Лизу, Пластов, прежде чем сесть в ту же пролетку, помедлил; обернувшись к ее дому, увидел: в окне появился силуэт и поднялась рука. Что ж, и на этом спасибо. Чуть погодя, уже в пути, усмехнулся: он сам себе создает иллюзию. Впрочем, может быть, эта иллюзия ему и нужна?
Сойдя на Моховой и отпустив извозчика, не спеша пошел к подъезду; вдруг услышал шепот:
— Арсений Дмитриевич… Арсений Дмитриевич, осторожней… Тсс… Тише!
Повернулся — Хржанович; смотрит, высунувшись из арки. Вот махнул рукой: сюда!
— Что случилось, Вадим?
Хржанович втащил его в подворотню, зашептал:
— Не входите в подъезд, они могут быть там… Наверху.
— Кто они?
— Не знаю… Их двое, они уехали… Но вдруг у них сообщник?
— Какой сообщник?
— Они подъехали на автомобиле. Черный «фордзон».
— Ну и что на автомобиле. Они спрашивали меня?
— Нет, но я вошел в подъезд, услышал, как один сказал: «Может, подождем?» Второй ответил: «Ничего, от нас все равно не уйдет». Я сразу понял, что это о вас. Тем более у подъезда стоял черный «фордзон».
— Что дальше?
— Я сделал вид, что поднимаюсь, они прошли вниз.
— Не заметил, русские?
— Кажется, да. Один из простых, коренастый, второй похож на такого петербургского гуляку.
— Гуляку?
— Да, в спортивном пиджаке и котелке. Высокий, лет тридцати. Вышли, я остановился и услышал, как отъехал автомобиль. Давайте на всякий случай походим. Рядом, по Моховой.