В чужой стране
Шрифт:
— Спасите! Грабят! Спасите! — не своим голосом закричала Гертруда и кинулась к солдату, схватила его за руки.
— Спасите! О, спасите!
Трефилов и Чалов рванулись в сторону. Ударил выстрел, второй, но партизаны уже перескочили невысокую живую изгородь и побежали дворами на другую улицу.
Перед рассветом Трефилов и Чалов, сделав большой круг, добрались до леса. За шоссе, у опушки, их встретил Трис.
— А я уж думал, беда случилась, — проговорил ов глухо. — Что так долго?
— Гертруда здесь? — вместо ответа спросил Трефилов.
— Нет, Герта
— Ее взяли, Трис.
— Герту?!
— Что же теперь делать, что делать? — в голосе Трефилова звучало отчаяние.
Трис молчал, опустив голову.
— Куда они ее отправят? В комендатуру?
— Куда же еще…
— Слушай, друг, — Трефилов взял Триса за руку, — ворвемся туда… У меня есть гранаты! Ворвемся и заберем ее.
— Нельзя, Виталий. Сам знаешь — нельзя… Будем ждать.
Они вошли в угрюмо-темный лес, сели на рюкзаки. Дул холодный северный ветер. Мокрые сосны жалобно, сиротливо скрипели. Поеживаясь, Трефилов с тревогой посматривал на небо, начавшее светлеть. Задерживаться тут нельзя, вокруг города все время рыскают патрули, надо скорее уходить в Нерутру, но нет сил подняться. Сердце сжимает острая боль. «Гертруда, Гертруда… Как страшен был ее крик!.. Я должен был броситься к ней, должен. Нет, это было бы безумием! У нас — взрывчатка… Что будет с тобой, родная, что будет?» — в смятении думает Трефилов.
Небо совсем посветлело, отчетливо стали видны стволы деревьев, а Гертруды все нет.
— Виталий, надо идти! — проговорил Трис, поднимаясь.
Трефилов продолжал сидеть.
— Совсем уже светло, Виталий! — снова проговорил Трис.
Трефилов встал, закинул тяжелый рюкзак за спину: брезентовые ремни, натянувшись, врезались в плечи.
— Идем! — проговорил он решительно и вдруг замер: послышался свист… Тонкий, протяжный. Так свистит только Гертруда! Трефилов задохнулся. — Гертруда!.. — Он бросился к ней, прижал к груди.
— Вырвалась… вырвалась! Как же ты… как…
— Пойдемте скорее, расскажу дорогой… За мостом машины…
Солдаты вначале поверили Гертруде, что за ней гнались грабители. Выругали, чтобы не шлялась ночью, и отпустили. Но не прошла она и половины квартала, послышалась команда «хальт!» Солдаты, догнав ее, потребовали паспорт. Документы были в порядке, однако они все-таки отвели ее в комендатуру. Дежурный офицер тщательно допросил Гертруду: зачем приехала в Мазайк, куда шла, где живут в Мазайке родственники, знакомые?
— Едва отделалась. Такой въедливый гестаповец…
— Теперь они знают твое имя и твой адрес… — огорченно сказал Трефилов.
— Да, пришлось показать паспорт. А что?
— За тобой будут следить… Как нехорошо получилось! Я хотел завтра вместе с тобой поехать на станцию…
— Ну и что же? Поедем! Я возьму документы у подруги.
— Нет, теперь нельзя. Они тебя знают в лицо.
Гертруда стала доказывать, что она может так переодеться, что ее и родной отец не узнает, но Трефилов решительно возражал.
На другой день Трефилов приехал к Елене Янссен. Мать радостно встретила его, расспросила о Шукшине,
Трефилов надел мундир, фуражку и, оглядев себя в зеркало, стал не спеша спускаться по лестнице. Мать, увидев его, всплеснула руками.
— О, какой красивый офицер!.. Ты настоящий немецкий офицер, Виталий…
Трефилов свысока, холодно посмотрел на Елену:
— Где мой чемодан? Чемодан! Быстро!
Елена еще раз изумленно поглядела на него и заспешила за чемоданом. Но едва она подошла к двери, из комнаты вышла Гертруда с небольшим кожаным чемоданом в руках. Теперь изумляться должен был Трефилов. Гертруда была в нарядном светлом пальто, яркой шляпе с пером. На правой щеке крупная родинка, брови — тонкая ниточка, локоны… Но главное — совершенно изменилось выражение ее лица. Сколько спеси, какое высокомерие!..
Протягивая чемодан Трефилову, она сказала строго:
— Ты заставил ждать свою невесту, Ганс. Но ты сегодня уезжаешь на фронт, и я прощаю тебя…
— Какой это Ганс у тебя на уме? Я Отто! Отто Рейнгольд! — Он смотрел на нее с веселой улыбкой и думал: «Отличная пара офицеру гестапо… Действительно, отец, родной не узнает!»
Они приехали на вокзал за полчаса до отхода поезда. Обер-лейтенант не захотел ждать в помещении вокзала. Выпив в буфете вина, он взял невесту под руку и вышел на перрон. Дюжие жандармы, стоявшие у дверей, вытянулись в струнку, проводили высокого, стройного офицера почтительным взглядом.
Они прогуливались по перрону, оживленно разговаривая, прижимаясь друг к другу. Проходившие мимо бельгийцы бросали в их сторону неприязненные, косые взгляды. Побродив около вокзала, они не спеша направились к водонапорной башне, высившейся в стороне.
Около башни стоял дежурный. Трефилов махнул ему рукой, подозвал к себе.
— Слушаю вас, герр обер-лейтенант! — подбежав, откозырял дежурный. Он оказался немцем из местных.
— Спичку!
— Сию минуту! — Немец торопливо достал из кармана зажигалку, чиркнул и с подобострастием подал. — Прошу, герр обер-лейтенант!
Трефилов прикурил, небрежно протянул дежурному пачку дорогих, с золотым ободком сигарет.
— Что вы здесь делаете?
— Обслуживаю башню, герр обер-лейтенант!
— Один управляетесь? — Трефилов посмотрел на башню.
— Нет, нас двое. Дежурим сутками. Только утром нас сменят. Трудно приходится, но что поделаешь, война, охотно отвечал дежурный, обрадовавшись случаю поговорить с таким важным лицом. После короткой паузы, заискивающе посмотрев в лицо офицеру, он нерешительно спросил: — Осмелюсь спросить, герр обер-лейтенант… Как там, на фронте? У меня сын воюет с русскими, он унтер-офицер СС…