В дни поражений и побед
Шрифт:
Было душно, накурено, и пахло затхлостью. Хрипел грамофон. Поев, Сергей поспешно вышел.
На оставшиеся четыреста рублей купил две пары офицерских погон, иголку и ниток.
Хозяин лавчушки, торговавший всяким барахлом, с особенным любопытством посмотрел на Сергея и даже усмехнулся.
Должно быть, ему странным показалось, для чего это солдату в серой шинели понадобились подпоручиковы погоны.
На всякий случай Сергей поспешно смешался с народом, завернул за угол и торопливо пошел, разыскивая укромное местечко, где он мог бы преобразиться.
Через
Нашел. На дверях медная дощечка и на ней:
Присяжный поверенный Г. К. Красовский.
– "Это теперешний каратель, - решил Сергей.
– Ну, что же, войдем".
И он нажал кнопку электрического звонка.
VIII.
Четвертый день, как живет Сергей в удобной, но совсем непривычной для него обстановке крепкотелой буржуазной семьи.
Встретили его по письму даже приветливо, - как своего человека.
– Скажите, но почему вы так запоздали?
– с легким укором спрашивала его хозяйка.
– Ведь письмо вам было передано уже давно.
– Ничего не поделаешь, знаете, служба. Предполагал выехать раньше, но задержали.
Ему отвели комнату небольшую, но уютную, обставленную тяжелой мебелью и широким кожаным диваном, служившим ему вместо кровати.
И вот каждый день, по утрам, Сергей уходит, инсценируя "дела службы". Возвращается к обеду, а вечера проводит за чаем в столовой, посреди кружка друзей и близких знакомых Красовского.
Семья была выдержанная и даже тонная. Видно было, что ее внутренний механизм работает ровно и без перебоев, а жизнь течет плавно, своим чередом, как будто ничего особенного вообще и не происходит.
Во всяком случае, если где-то в стороне кипело, бушевало, разбивалось, рушилось, то непосредственно Красовских не задевало и на семейном уюте ничем не отражалось.
Красовские как бы умышленно закрывали глаза на все кругом происходящее, в лучшем случае считая все это каким-то недоразумением, неприятным инцидентом, а в худшем - беспорядком, который скоро уляжется, утихомирится для того, чтобы уступить дорогу плавному течению, прежней спокойной жизни. Как-то раз, обиняком, Сергей задал хозяйке вопрос: - не думает ли она, что в конце концов пора бы изменить теперешний уклад жизни?
– Ну, а как же может быть иначе?
– пожав плечами, ответила она.
– Ну, я понимаю, в верхах там, другой образ правления, парламент, конституция. Но зачем же личную-то жизнь ломать?
И в голосе ее было столько неподдельного удивления и непонимания, что Сергей промолчал и перевел разговор на другую тему.
Однажды он лежал на диване, когда послышался женский голос:
– Константин Николаевич! Идите чай пить!
"Ах, ты чорт, - мысленно обругал себя, вскакивая с дивана, Сергей. Да ведь это меня же".
И ответил поспешно:
– Сию минуту, Ольга Павловна! Зачитался, что даже не слышу.
За чаем собралось несколько человек. Ольга Павловна, - женщина лет тридцати пяти, в меру подкрашенная и подведенная, ее брат - тучный
– Сегодня доллар поднялся ровно в два раза, - громко проговорил тучный господин, ни к кому, собственно, не обращаясь.
– Это грабеж, форменный! Неслыханная вещь! За один день на сто процентов!
– Удивительно, - проговорил Сергей.
– Что бы это значило?
– А то, что плохо работаете, господин офицер. Все отступления да отступления.
– Но постой, мой друг!
– вмешалась хозяйка, очевидно, желая смягчить его резкость.
– Почему же ты так говоришь Константину Николаевичу, точно это от него зависит.
– На это есть причины чисто стратегического характера, - ответил Сергей.
– И я думаю никто не сомневается в том, что в конце концов Добровольческая (он чуть-чуть не сказал было Красная) армия сумеет разбить эти банды.
– Не сомневаются?
– И тот иронически посмотрел на него.
– Нет, сомневаются, раз доллар вверх скакнул. Отчего он скачет, вы знаете?
– Нет!
– откровенно сознался Сергей.
– Ну, то-то! А скачет он оттого, что спрос на него большой. А спрос почему? Да потому, что уши навострили все, как бы чуть что, так и до свидания. С нашими-то цветными тряпками за границу не уедешь. А вы говорите, - не сомневаются. Нет, уж у меня доллар на этот счет лучше всякого барометра.
– Константин Николаевич!
– перебила их Лидочка, которой надоел этот разговор.
– Вы на фронте были?
– А как же? Был, конечно.
– И красных видели? Пленных?
– добавила она.
– Расскажите, какие они?
– Какие? Вот, право, затрудняюсь сказать. Люди как люди. Все больше крестьяне и рабочие.
– А вы... вы их не расстреливали? Сами, конечно?
– Нет, не расстреливал, - ответил он несколько насмешливо.
– Аа!
– разочарованно протянула она.
– А я думала почему-то, что вы сами. Скажите, а вы видели, как это их?..
– Лидочка, перестань, что это ты за чаем о каких неприятных вещах говоришь, неэстетично даже, - молодая девушка и вдруг - такие разговоры.
Лидочка немножко обиделась: мало ли что не эстетично, а раз интересно.
В комнате было чисто и тепло. Сверху из-под абажура лился ровный, мягкий свет, и бисерные нити спускающейся бахромы играли огоньками разноцветно.
Тощий господин, просмотрев газету, отложил ее в сторону и сказал, обращаясь к Сергею:
– Читали?.. Нет? Какую новость еще выкинули. Все просоциализировали и дома, и имущества, и храмы, - кажется, больше нечего было. Так нет, решили еще социализировать женщин!
– проговорил он раздельно и едко усмехаясь.
– Женщин от шестнадцати лет и выше. Вот смотрите, официальное сообщение.