В долине горячих источников
Шрифт:
Ей очень хотелось преподнести сюрприз Марианне, но Гордон попросил ее быть осторожнее. А затем рассказал о смерти Оливии и поведал, что только что вернулся с похорон.
— А как поживает Дункан? — встревоженно поинтересовалась Пайка.
— Ах, как он может поживать? Тяжело потерять мать, — уклончиво ответил Гордон.
Он надеялся, что после возвращения Аннабель расскажет девушке об остальном. Он не мог предугадать, как отреагирует Пайка, когда узнает, кто на самом деле родной отец Дункана и как парень ушел из дома в день похорон. Нет, пусть уж лучше ей об этом расскажет Аннабель.
Чуть позже осторожно,
Когда Марианна открыла глаза и увидела гостью, лицо ее изменилось. Глаза засверкали, искривленные от боли губы расслабились, образуя недоверчивую улыбку, а морщинистая кожа разгладилась, словно по мановению волшебной палочки.
— Пайка, детка, это действительно ты? Мои молитвы были услышаны! Я знала, что после смерти Оливии меня может удержать в живых только одно: надежда на твое возвращение. Иди ко мне!
Пайка наклонилась и позволила Марианне обнять себя. Объятия оказались более крепкими, чем можно было ожидать, видя ослабленное состояния Марианны.
— Вы что, опять сбежали в свое логово из матрацев? — рассмеялась Пайка.
— С того самого дня, как ты исчезла, я лежу здесь и ржавею.
— Разве вы не получили мое письмо?
— Конечно, получила, но что такое письмо по сравнению с твоими песнями, теплом и строгостью, когда речь заходит о том, чтобы взять себя в руки?
Пайка нарочито серьезно погрозила Марианне пальцем.
— Хорошо, я останусь с вами, но при одном условии: с завтрашнего дня здесь все будет по-другому. Вы немедленно вылезете из своего логова, — наполовину шутя произнесла девушка, а затем посерьезнела: — Мне очень жаль вашу дочь.
Марианна глубоко вздохнула:
— Да, эти ужасные головные боли. Оливия была смертельно больна. И можешь мне поверить, если мать теряет дочь, это разбивает ей сердце.
— Как хорошо, что у вас еще остались Абигайль и Аннабель!
— Да, да, мое милое золотко, к счастью, она осталась у меня, — пробормотала она.
Услышав ее слова, Пайка вздрогнула. Неужели Марианна не замечает, что говорит?
— Не забывайте об Аннабель, доброй душе! — с нажимом произнесла Пайка.
— Да, Аннабель, добрая душа, — словно говорящий попугай повторила старуха.
«Предубеждения Марианны все те же, — огорченно подумала Пайка, — она по-прежнему не может всем сердцем любить Аннабель».
— Сейчас я оставлю вас одну, Марианна, — негромко произнесла она. — Мне еще нужно написать письмо. А затем я принесу вам ужин.
— Я не голодна…
— Разве я не дала понять, что теперь здесь все будет по-другому? — вновь с деланной строгостью произнесла девушка.
— Ты сказала, с завтрашнего дня, — лукаво улыбнувшись, возразила Марианна.
— Это касается движения, но поесть вы должны сегодня же, чтобы были силы сидеть в коляске. Кроме того, вам совершенно не идет худоба, она вас старит.
— Ты считаешь, что я выгляжу старой? — искренне испугалась Марианна, и Пайка улыбнулась про себя. Как хорошо, что Марианну еще можно поймать на крючок тщеславия.
Когда Пайка вернулась в свою комнату, улыбка с ее лица сошла. Что она наделала? Слепо пошла
Она несколько раз начинала писать письмо, но всякий раз комкала листок, не в силах подобрать нужные слова. Не обвинит ли он ее в том, что она спряталась среди пакеха в надежде однажды снова увидеть Дункана? Но ведь это правда… «Да, — призналась она себе, — я тоскую по Дункану больше, чем по кому-либо другому в мире!»
В таком состоянии браться за послание Мааке нельзя. Ей нужно побыть на природе, чтобы снова собраться с мыслями. Сначала она решила пойти к Похуту, но на берегу увидела, как заманчиво играют солнечные лучи на поверхности гладкого, как зеркало, озера и как манит зеленью возвышающийся посреди озера остров Мокоиа.
Пайка сбежала к причалу и села в одну из лодок и вскоре выгребла на середину озера. Чем дальше она уплывала от берега, тем легче становилось у нее на душе. Она наслаждалась теплыми лучами солнца, ласкающими кожу, которая в городе стала бледнее, и, чувствуя прилив жизненных сил, ровно взмахивала веслами. Отель «Похуту», ее дом, становился все меньше и меньше.
Она подплыла к Мокоиа, к тому месту, где могла легко вытащить лодку на белый песок. Медленно разделась и, обнажившись полностью, с удовольствием прыгнула в озеро. Этому когда-то научил ее маленький мальчик в Тауранга. «Ты должна уметь это, — говорил он, — чтобы плавать с китами». Впрочем, до этого дело так ни разу и не дошло. Она даже не могла вспомнить лицо этого мальчика. В памяти остались только голоса, никаких лиц.
Когда девушка поплыла обратно к берегу, ей вдруг вспомнились другие голоса из прошлого. Перед внутренним взором встали образы: она, Пайка, неподвижно сидит перед хижиной и слушает ожесточенную перебранку, которую слышно даже на улице. Старики умоляют ее мать: «Мере, если ты ей не скажешь, это сделаем мы. Не беги с этим мужчиной! Ты можешь убежать на край света, но эта несправедливость будет преследовать тебя всегда. Пойми же наконец: она не наша!» Ее мать в отчаянии восклицает: «Она — моя дочь! И вы ничего не измените!» Затем Мере выбегает из хижины, хватает Пайку за руку и велит ей собирать вещи. Вождь идет за ними. Гордый высокий мужчина, которого Пайка боится и языка которого не понимает. Он пристально смотрит на нее, а затем уходит. Мать ее дрожит всем телом. Под покровом ночи они бегут в Даргавиль с мистером Градичем.
Пайка выплыла на берег, тряхнула волосами и легла на теплый белый песок. Ей было нехорошо. Эти внезапные воспоминания оказались болезненными.
Девушка ушла в тень дерева пуири, чтобы немного отдохнуть. В конце концов, она только сегодня приехала из Окленда и устала с дороги.
Чуть позже она проснулась от собственного крика и сначала не могла понять, где находится. Мрачные образы сна еще не отпустили ее и казались очень реальными. Сердце стучало как сумасшедшее. Дракон, изрыгающий огонь, казался таким реальным! Равно как и рука, тянувшая ее за собой. Ей нравилось смотреть на дракона, который вдруг превратился в солнце. Почувствовала, как настроение резко изменилось. Внезапно остался только страх, бесконечный страх, передавшийся ей от матери. Но, взглянув в лицо матери, она увидела чужое, искаженное испугом лицо. Это же не ее мать! Пайка громко закричала.