В другой жизни
Шрифт:
Я растерянно повернулась к Максу, он молча приблизился ко мне, обнял за талию, едва касаясь, и повел внутрь. Только мы ступили под навес, как по косым стеклам часто и сильно застучали капли: дождь усиливался. Я, внутренне ликуя, обернулась назад: гроза приближалась, как я и хотела, и двигалась на нас довольно быстро. Вспышки ее теперь не казались едва заметным светлым пятном на темно-сером небе. Вдалеке его пересекали тонкие белые линии, и вскоре до нас долетели тихие раскаты грома, которые пока почти перекрывал стук дождя по стеклу. Максим, нахмурившись, закрыл дверь на балкон и оглядел остальные створки. Наверное, у меня был расстроенный вид, и он, кажется, догадался, почему.
– Ничего, если хочешь, мы откроем окно в одной из комнат, куда не попадет дождь, – улыбнулся он. –
– А грозу оттуда будет видно?
– Думаю, эту грозу скоро будет видно из самого укромного уголка в городе, – ответил он с одной из своих хитрых улыбочек и потянул меня за собой. Мы перебрались в ту часть квартиры, где можно было раскрыть окно пошире и наблюдать за дождем, и сели на мягкий уютный диван. В квартире было по-вечернему темно, но Максим не стал включать свет, и комната только иногда озарялась отсветами молний. Какое-то время мы сидели молча, слушая шум дождя и отдаленные раскаты. Но промежутки между вспышками становились короче, раскаты грома – все сильнее. Наконец громыхнуло прямо над нами, и я, вздрогнув, непроизвольно прижалась к Максу. Он улыбнулся и покрепче обнял меня, я положила голову ему на плечо и почувствовала, как он, едва касаясь, целует меня в макушку. Осторожно и робко, словно боится, что я почувствую и отстранюсь. А я же застыла, только чтобы не спугнуть его. Даже стук сердца словно замедлился, лишь бы не разрушить этот момент. Максим нежно поцеловал меня в лоб, прижался губами к виску и замер, затаив дыхание. Я почувствовала, как волна тепла разливается по телу от его близости, его нежности, от мыслей, что этот человек так дорожил мною, что не терял надежды когда-нибудь дождаться из забытья. Я повернулась к нему и, коснувшись ладонями его лица, поцеловала в губы. Они показались мне сладкими на вкус, как черешня, и я еле сдержалась, чтобы не впиться в них зубами, а Макс тем временем торопливо расстегивал на себе черную рубашку, пальцы путались от нетерпения, и не получалось, в конце концов он рванул ворот, и на пол с тихим цокотом посыпались пуговицы, а я, на миг отстранившись, стащила футболку и снова прильнула к нему, словно притянутая магнитом. Голова кружилась, и перед глазами плыли круги, и сквозь них я как в тумане видела красивое, почти незнакомое мне ангельское лицо. Максим медленно положил меня на диван, опускаясь сверху, и я ощутила тяжесть, и жар его пылающего тела, и жар на щеках и поняла, что плачу от наслаждения.
* * *
Горячие объятия, волшебство поцелуев, эйфория предвкушения и высшая точка блаженства отняли у нас последние силы, и мы, кажется, ненадолго заснули. Очнулась я под непрерывный стук дождя по стеклам и грозовую канонаду. Рядом, обнимая меня, тихонько дремал Максим. Наши обнаженные тела были укрыты легким покрывалом. За окном стояла все та же мрачная сумеречная атмосфера, монотонная дробь дождя убаюкивала и снова манила в сон. Я приподнялась на локте и огляделась. На полу валялась скомканная второпях одежда и россыпь черных пуговиц.
Я подумала о том, что случилось между нами некоторое время назад. То, что творилось совсем недавно под покровом грозовых сумерек, было восхитительно. Хотя он был слишком уж нежен. Как будто боялся, что я рассыплюсь в его руках, разобьюсь, как хрупкая фарфоровая статуэтка. Мне хотелось больше страсти, силы и, наверное, даже грубости, но, возможно, он просто не хотел меня спугнуть?
И я ничего не вспомнила. Не то чтобы я ожидала, что сразу начнут всплывать в памяти события и эпизоды из прошлого, но я надеялась на тактильную память и запахи, и ничего этого не было. Я спала с совершенно незнакомым человеком, я не помнила его тело, его объятия и прикосновения. Они были бесконечно приятными, но чужими. Ни единого намека на то, что когда-то это уже случалось раньше. Я вспомнила жадный взгляд его голодных глаз, и он тоже был мне незнаком. Неужели я так его никогда и не вспомню? Мне стало горько от этих мыслей, но затем я подумала, что, может быть, это не так и важно. Пусть он помнит за меня, за нас двоих.
Я провела рукой по его белокурым спутанным волосам, ресницы Максима задрожали, и он открыл глаза. Трогательный сонный
* * *
– Я что, заснул? – спросил Максим, потягиваясь. – Гроза закончилась?
– Мы оба задремали, – ответила я. – Дождь почти прошел.
И, повинуясь внезапному порыву, вдруг спросила:
– Расскажи, как мы познакомились?
Повисла пауза. Максим сосредоточенно о чем-то раздумывал, мне даже на секунду показалось, что он не знает ответа. Затем он сел на диване, небрежно накинув на ноги кусочек пледа.
– Вспоминай сама, – наконец сказал он. Я удивленно уставилась на него. – А если не вспоминается, то и не надо. Какой смысл выяснять что-то из не очень талантливого рассказа, если все равно ты не сможешь это ощутить? Давай просто начнем с нуля. Будем заново узнавать друг друга. Вместе.
Он серьезно взглянул мне в глаза, и я поняла, как тронули меня его слова. Ведь он фактически отказывался от общих воспоминаний, от того, что ему дорого и памятно, чтобы мне было проще. Начать все с начала, не надеясь на то, что я вспомню важные моменты, а создавать эти моменты заново, открывать новое друг в друге и в себе. Наверное, это не очень легко для того, кто все помнит. Уже не скажешь: «Ой, а помнишь, как мы?..» или «Встретимся на нашем месте». Должны появиться новые общие воспоминания и новое «наше место». А все, что лелеял в памяти, так и останется в ней. Но он прав: если воспоминаний нет, услышав их из чужих уст, я не сделаю их своими.
– Спасибо тебе, – искренне сказала я, утыкаясь носом ему в плечо.
– За что? – улыбнулся он.
– За терпение, за понимание. За то, что дождался.
Мы какое-то время еще молча сидели, прильнув друг к другу, а потом почти одновременно заговорили о том, как сильно оба проголодались.
– Закажем что-нибудь? – предложил Макс, и я попросила суши. В этой новой жизни я еще их не ела, но точно помнила, что раньше очень любила.
– Где у тебя душ?
– Их тут два, пойдем, покажу.
Я обмоталась покрывалом и поднялась с дивана, а Макс, усмехнувшись и нисколько не смущаясь, отправился показывать мне ванную в чем мать родила. Я еще не успела открыть воду, как он постучался и с кроткой улыбкой передал мне длинный шелковый халатик. Я уже хотела было неприятно удивиться, что у него припасены женские вещи на случай вот таких вот внезапных посещений, хотя вроде решила для себя, что ревновать не стану. Но тут же застыла с халатом в руках, потому что он оказался моим.
А я ж его дома искала! Кимоно с райскими птицами, подарок Ленки. Не скажу, что я его часто надевала: вещица была не особо удобной для повседневного ношения. Но кимоно было очень красивое, и когда я не смогла обнаружить его в шкафу, то расстроилась. А куда делось, вспомнить, конечно, не вышло. Получается, я его к Максу переселила, чтобы красоваться перед ним.
«Надеюсь, он не давал его своим девицам, – подумала я с легким уколом ревности. – Не хватало еще, чтобы они тут в нем расхаживали».
* * *
Дождь прошел, и мы выбрались на балкон. В воздухе пахло свежестью. Небо совсем очистилось от туч и было черным и звездным. Максим вытащил из-под тента стол и стулья, расставил посуду и свечи, вино и суши. На улице после сильной грозы было прохладно, и он принес мне уютный клетчатый плед. Пока Макс распаковывал еду, я, накинув плед на плечи, опять подошла к краю балкона, чтобы полюбоваться видом ночной Москвы. Это же надо! Какое счастье жить в таком месте и иметь возможность каждый вечер созерцать эту красоту. Я мечтательно задумалась, прислонившись к перилам, и вдруг в голове словно щелкнул знакомый кадр. Я вспомнила, как мы смотрели с Максом на Москву с балкона! Пусть это был крошечный эпизод, и я не знаю, что было до и после, но я помню этот момент, как мы с высоты смотрим на ночной город и между нами ощущается такая связь, которую даже словами невозможно описать.