В двух шагах от рая
Шрифт:
Они разом вздрогнули, когда один из «прохожих» схватил отца Кельвина за край пиджака,
– Попроси Богов, помолись за меня! – рука, высунувшаяся из-под плаща, была вся в гноящихся язвах.
– И за меня!
– За меня!
Словно получив команду, туман родил с десяток шатающихся фигур, они двинулись к их троице.
– У меня, пусть мое желание исполнится!
– Нет, мое.
– Я умираю! – голоса из-под капюшонов звучали глухо.
– И я!
– И я!
Руки, с язвами, пятнами, ранами тянулись со всех сторон. Сита была в ужасе.
–
– Я просто умираю.
– И я.
– И я.
– Помолись за меня.
– И за меня.
– За меня…
– Давайте! – они ускорили шаг. Дорога шла прямо, но из-за тумана, было непонятно, скоро ли она закончится. – Больные какие-то!
– Все верно – больные, чье единственное желание избавиться от болезни, - Кельвин тяжело дышал.
– Боги, мать их, испытывают желание на истинность. Куда уж истиннее, ребята, по всему, скоро умрут.
– Может, в этом и состоит их желание?
– Сомневаюсь. Кажется, оторвались.
– Можно я отдохну, - монах тяжело опустился на один из камней, любимый мешок он заботливо пристроил рядом. – Поймите, Тадао, плотская жизнь еще не все.
– Ага, рай, ад, я читал ваши религиозные книги. Девять, или сколько там кругов ада, и самый первый – для праведников, но кто умер без крещения, - майор в который раз забрался на камни, безрезультатно обозревая окрестности
– Не в этом дело. Все мы в этом мире лишь временно, исполнится желание, нет, болели, были здоровы, в конце – ждет одно. Именно для того мы и приходим в этот мир.
– Чтобы умереть?
– Чтобы понять, кто мы. Сколько было империй, царей, корпораций, повелевающих половиной мира. Где они сейчас? Кто помнит? Все преходяще, они, мы, все, даже эта планета.
– Что же тогда важно, зачем вообще жить? – спрыгнув, майор уселся, рядом с монахом.
Сита и себе пристроилась, слушая мужчин.
– Делать добро, помогать другим людям, приводить их к Богу, праведной жизни.
– А, если человек грешен, если уже совершил столько, что на все круги ада хватит.
Монах вздохнул.
– Покайся, искренне, всей душой. Нет такого проступка, который бы не простил Бог, если покаяние искренне. Сын Божий своей смертью, своими мучениями уже искупил наши грехи, перед Отцом Небесным, нам же осталось лишь жить, соблюдая заповеди.
Сита думала, Тадао начнет спорить, что-то доказывать, но военный лишь склонил голову.
– Поздно, святой отец, слишком поздно.
– Нет, сын мой, и я не святой, но могу посоветовать: раскайся в грехах, очистись в воде, пройди крещение, и продолжи жизнь новым человеком. И пусть Бог будет тебе судьей. Других судей нет во вселенной, даже ты сам не вправе решать.
Тадао поджал губы.
– Слишком просто. Кто-то за кого-то уже искупил, отстрадал. Есть поступки за которые нет прощения. Совершенное зло – останется таким, кто бы что не искупал и как бы искренне не каялся. Но, видит бог, хоть Исполняющий, хоть
4.
Однажды Бог спустился лично к одному из соискателей и сказал: «Что ни пожелаешь, все исполню».
А к тому времени человек уже женился, завел семью, детей, и все у них было хорошо. И, перед лицом Бога, понял он, что ничего, сверх этого не желает. Так и сказал.
И вернулся Бог в Пирамиду, так и не исполнив желание.
Ф.Незнанский «Элизия. Мифы и притчи» (Сборник).
ТАДАО
Здание возникло неожиданно. Минуту назад – сизый туман и камни, а вот уже над нами нависает трехэтажное сооружение. В местной архитектуре – почти небоскреб.
Недавние слова монаха плотно засели в голове. Как же просто в их религии – покайся, крестись – и снова, как безгрешный младенец. Легко советовать, когда у тебя за спиной из грехов – неоплаченный штраф за парковку. А, действительно, что за спиной у Кельвина, почему он ушел в монастырь? Аетиро – мой младший брат - в возрасте семнадцати лет ушел в монастырь – отец настоял, но, прожив там два года, вернулся. И жил обычной жизнью, женился недавно…
– Смотрите, он из камня, - Сита огладила холодную стену, - я уже привыкла к искусственным материалам.
А у нее что?
– Подручный материал, - буркнул я, сам не понял почему, ведь, глядя на девушку, тянуло улыбаться. И дальше – больше.
– Вот и строят.
Правда, ступени, по которым мы поднялись, как и двери, были пластиковые.
За дверьми обнаружился просторный полупустой зал. Почти брат-близнец гостиницы наверху. Разве не так чисто и столов поменьше, да и скатерти местные столешницы отродясь не видывали.
Из посетителей – скрюченный калека в широких штанах, тельняшке и застиранном кителе, с которого были спороты все знаки различия. Ни дать, ни взять – бывший космический волк, в отсутствие космоса и корабля, планомерно спивающийся. Пластиковые костыли, прислонённые к стене, довершали картину. На соседнем стуле – бармен, или что-то в этом роде, во всяком случае, белый передник и отсутствие кого бы то ни было за стойкой, говорили о принадлежности его к обслуживающему персоналу.
– Я ведь прилетел сюда свести счеты с жизнью, - говорил «космический волк», большая голова на тонкой шее мелко трусилась. – Я бродил ночью по таким районам, куда никто в своем уме не сунется днем и с отрядом телохранителей, я прыгал с крыши на крышу, я спускался и поднимался по канатке на руках, я спал с самыми грязными, самыми дешевыми шлюхами, но смерть бежала меня.
Голова бармена также ритмично двигалась, но осознанно, кивая. Почти наверняка, он слышал эту историю не в первый раз. Возможно, она чем-то нравилась ему, или за неимением иных посетителей и иных историй, приходилось развлекаться старой.