В джунглях Юга
Шрифт:
— От имени бойцов отряда, от имени всего партизанского объединения мыса Камау — обещаю!
— Ну, тогда мы с женой будем спокойны, — тихо сказал отец.
Он повернулся и подошел к алтарю родины. Я думал, он поклонится портрету Хо Ши Мина и сразу отойдет. Но он, поклонившись всем, сказал дрожащим голосом:
— Мой сын теперь в отряде, это великая честь для нашей семьи. Я хочу отдать ему вот этот кинжал…
Он завернул полу куртки, достал из леопардового мешочка кинжал и вынул его из ножен.
— Молодец старик! Ура ему!
—
Отец, любовно глядя на кинжал, сверкавший в отблесках костра, продолжал:
— Этот кинжал я никогда не выпускал из рук. Столько раз он меня спасал от смерти! С семьей, бывало, расставался, а с ним никогда…
Он смотрел на кинжал, переворачивая его так и эдак, и, наверно, вся его кочевая, скитальческая жизнь, когда не раз приходилось вступать в схватку со смертью, виделась ему сейчас на этом сверкающем клинке. Он взглянул на меня:
— Только один раз я обронил его. И ты его поднял. Тебе, значит, им и владеть! Береги его, сынок!
Он протянул мне кинжал. Я замешкался, не зная, что делать, и Хюинь Тан кивнул мне, словно говоря: «Ну возьми же, что стоишь как истукан».
Я шагнул вперед и принял кинжал из рук отца. Хюинь Тан скомандовал отряду «смирно!» и крикнул:
— Во имя независимости и свободы родины клянемся сражаться до последней капли крови!
— Клянемся! — взметнулись вверх руки партизан.
Из леса прилетело ответное эхо, словно десятки тысяч бойцов сейчас же встали вслед за ними и подняли руки в клятве.
Взволнованный и оглушенный, я не слышал лозунгов, которые кричали потом. Я видел только взлетающие, сжатые в кулак руки, и в ушах стояло многоголосое «клянемся!». Я вспомнил вдруг приемную маму. Она дала мне утром новую одежду, подождала, пока я кончил одеваться, и разгладила каждую складочку, еще пахнувшую крахмалом.
«Немного широковато, но на будущий год вырастешь, и будет в самый раз». И отвернулась…
Ко целый месяц болел, сегодня он впервые встал. Конечно, он не мог прийти. Ну, а мама?
«Говорит, что осталась, чтобы присмотреть за Ко, но я-то знаю, что она просто не смогла бы вынести минут расставания!» — сказал мне отец.
Когда были сказаны все напутственные слова, запели гимн. Я тоже пел, а может быть, кричал, слова гимна как будто сами собой вылетали из меня.
— Равнение на знамя!
Я смотрел на знамя, укрепленное на высоком месте посреди площадки. Оно медленно скользило вниз. И вдруг мне показалось, что это не знамя спускается, а, наоборот, люди внизу медленно взлетают вверх…
Перед рассветом наш отряд собрался на берегу реки. Разделившись по трое, партизаны спустились к легким двухвесельным лодкам, на которых местные жители, старики и дровосеки, вызвались отвезти их до того места, откуда отряд маршем пойдет в назначенный пункт.
Мой отец хотел сначала пойти с той лодкой, в которой буду я. Но потом раздумал и, с грустью глядя на меня, сказал:
— Ладно, я останусь. Ты будешь вместе
Первое и второе отделения уже уехали. Ребята из нашего третьего отделения надели вещмешки и, взяв винтовки, стали в строй.
Отец застегнул мне ворот и несколько раз дрожащим голосом повторил:
— Ты уж постарайся, сынок, постарайся…
Он набил трубку табаком и торопливо затянулся.
Вдруг раздался лай Луока. Я едва успел обернуться, как верный пес подскочил ко мне и стал прыгать вокруг, радостно повизгивая. За ним, тяжело дыша, бежала мама:
— Ан, ты еще здесь! Боялась, не застану. Ты расческу забыл. Смотрю, лежит, схватила — и сюда…
— Ну! А что это у тебя за сверток в руке? — спросил недовольно отец.
— Немного мяса косули! — Она жалобно улыбнулась. — Ко не стал есть, велел отнести Ану…
Не обращая внимания на недовольную мину и нетерпение отца, мама зачесала падавшие мне на лицо вихры и засунула расческу в мой нагрудный карман. Она сняла с меня вещмешок, перебрала там одежду, вытащила старую рубашку и, сунув ее себе под мышку, торопливо снова завязала мешок.
— Совсем рваная, — сказала она про рубашку, — оставь, я починю, потом с кем-нибудь передам.
Отец, прищурившись, испытующе посмотрел на нее:
— Что ж ты раньше не починила? Ладно, чини, латай, делай что хочешь, только смотри, чтоб не было как у той суеверной бабки, что кипятит одежду в котле и причитает, чтобы сын «горевал и томился и просился домашних навестить».
— Говори, говори…
С моря прилетел ветер. Он принес с собой прохладное дыхание океана и аромат распускающихся лесных цветов. Розовые блики зари на воде задрожали.
Я склонил голову, прощаясь с отцом и матерью, поправил кинжал отца и гранату за поясом и спрыгнул в лодку.
Внимание!
Текст предназначен только для предварительного ознакомительного чтения.
После ознакомления с содержанием данной книги Вам следует незамедлительно ее удалить. Сохраняя данный текст Вы несете ответственность в соответствии с законодательством. Любое коммерческое и иное использование кроме предварительного ознакомления запрещено. Публикация данных материалов не преследует за собой никакой коммерческой выгоды. Эта книга способствует профессиональному росту читателей и является рекламой бумажных изданий. Все права на исходные материалы принадлежат соответствующим организациям и частным лицам.