В эфирной полумгле
Шрифт:
Он пробрался к лестнице на выход, получая от недовольной публики удары и толчки. За его спиной мертвецы рвали друг друга. Клочья одежды и кожи усеяли доски. Хрустели зубы и суставы. Откусывалась плоть.
Зрители бешено болели то за одних, то за других, подсказывая, советуя и сожалея о малой крови. Рояль гремел.
— Грандиозный финал! — кричал распорядитель. — Кто прав? Кто виноват?
Соверен не видел, как мертвецы слиплись в гору голых тел, вяло шевелящуюся, рычащую, грызущую, попыхивающую эфирными дымками. Он вышел на воздух. Было уже
Соверен подышал.
Воздух горчил, и это его обрадовало — не эфирная сладость. Нет, подумалось ему, я не хочу, чтобы Анна стала такой. Ее придется связывать. Она…
Он попытался вызвать в памяти ее улыбку, ее смех, хотя бы один эпизод из их недолгого знакомства, но всплывал почему-то лишь обрамленный камелиями неживой профиль при отпевании в церкви. Больше ничего.
— Свободны? — перейдя улицу, спросил Соверен у читающего газету кэбмена и назвал адрес: — Особняк Стекполов.
Всю дорогу он мрачно смотрел в окно и не видел ни домов, ни сменивших их холмов, поросших кустарником. В низинах клубился туман, в вышине, над кромкой леса, проглядывали звезды. Соверен думал, что продолжать поиски Матье Жефра, наверное, больше не имеет смысла. Во всяком случае, для него.
Если Анна вдруг вцепится ему в горло…
— Приехали, сэр, — стукнул в стенку кэбмен.
Соверен, моргнув, обнаружил за стеклом прутья ограды и смутно белеющий особняк. Он вышел, пошарил по карманам — ни монетки.
— Погоди, — сказал он фигуре на козлах.
В левом окне у входных дверей слабо светила лампа.
Соверен потянул створку, на скамейке под вешалкой встрепенулась тень, подкрутила фитиль и в трепетном свете обернулась старым слугой, с головой закутавшимся в плед.
— Эмерс, — сказал Соверен, — очень хорошо, что вы не спите. Там у ворот стоит кэб, расплатитесь с извозчиком, я совершенно без денег.
— Да, сэр.
Эмерс, мельком осветив хозяина, вышел в вечернюю мглу.
Соверен скинул ботинки и обул домашние туфли. Даже в мерцании свечей было видно, что полы в холле и коридорах вымыты и натерты воском, лишняя одежда и вещи убраны в шкафы, а паутина в углах и пыль и грязь на рамах исчезли. Протертое стекло на створках дверей, ведущих в кабинет, ловило и преломляло свечные огни.
Сестры Фрауч поработали на славу. Соверен и не думал, что особняк так быстро приобретет жилой вид. Только вот…
Он прислушался и, нахмурившись, заспешил по коридору к спуску в подвал.
Паровая машина не работала. Электрические лампы, запитанные от нее, не горели. Ни клубов пара, ни бумканья поршней.
— Хетчетт! — крикнул в чернильную тьму Соверен. — Хетчетт, что случилось?
Ответа не было.
Он нащупал свечу и спички на полке и, полный недобрых предчувствий, вступил в подвал. Винные бочки, вывалы земли, крепь, подпирающая стену.
— Хетчетт!
В помещении с паровой машиной
— Хетчетт!
Соверен пробрался по мосткам к угольной куче. Хетчетт, черный, как сама ночь, работал лопатой, перемещая уголь ближе к железной глотке паровой топки. Звенел металл, шуршал уголь. Пыль вилась мошкарой.
— Хетчетт! — Соверен дотронулся до потного плеча работника.
— О, сэр! — Хетчетт, повернувшись, заулыбался. — Вам что-нибудь нужно?
Желтые зубы на фоне черного лица выглядели жемчужным ожерельем.
— Что с машиной?
— Ничего, сэр. Заливаю воду. Зальется, начну разогревать котел.
— То есть, все по плану?
— Да, сэр. Привезли смазку, надо будет еще колеса смазать, штифты и кольца.
— А сменщик твой?
— Уэс? — Хетчетт потер плечо. — Он придет завтра после обеда, сэр.
— Вот что, — сказал Соверен, — подумайте с Уэсом о том, чтобы протянуть в дом паровое отопление от машины. И электричество. Чего и сколько понадобится, ясно?
Он оставил Хетчетта чесать в затылке.
Неприметная дверь. Замок. Поворот ключа. Задвинуть засов и на мгновение прижаться лопатками к промерзшему металлу.
Соверен поменял свечу на лампу и спустился к Анне.
Три ступеньки. Фамильный склеп. Анна была все также прекрасна. Только ресницы и губы не подрагивали от электричества.
Пар дыхания застывал инеем на своде низкого потолка.
— Ты хочешь жить, Анна? — наклонился Соверен. — Вновь жить?
Он коснулся сложенной на груди руки, белой кисти с синими жилками. Затем тронул ледяной лоб. Не удержался — поцеловал. В стране Ксанад благословенной…
Спи, любимая, спи.
У виска Анны, как короста, темнел какой-то шершавый наплыв. Разложение? Или от электричества? Соверен чуть не заплакал, заметив. Он стоял и гладил родное лицо, пока пальцы не потеряли чувствительность.
Поднявшись из подвала, он забрался в кабинет, приведенный сестрами Фрауч в первозданное свое состояние, и уснул, рухнув на диван. Ни желаний, ни сновидений, ничего. Благословенная страна Ничто.
Ни мертвецов, ни инженеров.
Эмерс разбудил его деликатным покашливанием над ухом. Когда по движению век и сложившейся недовольной гримасе старый слуга понял, что хозяин проснулся, то, отступив, он негромко произнес:
— Сэр, ванна и завтрак готовы.
Соверен приподнял голову.
— К дьяволу ванну!
— Тогда я приоткрою окно.
Солнечный свет, совершенно неожиданный в извечной престмутской мгле, прокатился широкой полосой через комнату и золотистым кривоугольником застыл на стене.
— О, дьявол!
Соверен сморщился и отвернулся.
— Сэр, — укоризненно произнес Эмерс, — у вас нет времени. Полчаса назад посыльный принес письмо. Господин Коулмен просил дождаться его и никуда не уходить.