В эфирной полумгле

Кокоулин Андрей Алексеевич

— Ну, ясно, — уныло покивал старьевщик, — кто видел Большую Волну, тот, наверное, уже кормит рыб в Терезе.

Приближаясь к каналу, желоб все больше зарывался в землю, пока не стал высотой всего в четыре фута. До отогнутых прутьев Соверен и Адам добрались на корточках.

— Вас ждать, сэр? — спросил Адам.

— Нет, — качнул головой Соверен.

Канал был застроен развалюхами, в которых селились люди совсем безденежные и больные. С бойкого языка какого-то острослова канал прозвали Могильным.

Соверен

выбрал хибару поближе к подъему на улицу и постучал в тонкую картонную дверь. Хозяйкой жилища оказалась старуха, которая едва вставала с досок, служащих ей кроватью. За разрешение переодеться он оставил ей и куртку, и штаны, и шляпу, и даже прибавил к этому богатству несколько пенсов. На замечание, что оставленное провоняло канализацией, старуха то ли закашлялась, то ли рассмеялась.

На Клаузен-стрит, обрезав голенища сапог, Соверен появился уже в своей обычной одежде, что, конечно, тут же вызвало нездоровое любопытство среди оборванцев и нищих всех мастей. Впрочем, он быстро проскочил несколько опасных дворов, а самому шустрому любителю поживы, что увязался за ним, погрозил «адамсом».

От него отстали.

Кипсейк принимал за окошком, как настоящий банковский служащий. В комнатке, предваряющей прием, Соверена обыскал ражий молодец, изъял нож и револьвер и открыл дверь в крохотное помещение со стулом для посетителей и керосиновой лампой под потолком.

Окошко открылось спустя минуту.

Соверен не сомневался, что Саймон Кипсейк предварительно изучил его, подглядывая в какую-нибудь скрытую щелку.

— Я вас слушаю, сэр.

Саймон Кипсейк был стар. У него был надтреснутый голос, большие уши, редкие седые волосы и густые брови, которые нависали над тонущими в сетке морщин глазами.

А еще у него была замечательная голова, в которой хранилось все, что когда-либо в нее залетело. Поименованное, рассортированное, классифицированное.

Целый штат ежедневно наполнял эту голову новостями и слухами, рождающимися и умирающими в Престмуте.

— Мне нужно найти одного человека.

Соверен нагнулся к окошку. Несколько секунд он и старик смотрели друг на друга, затем Кипсейк шевельнул сухими губами:

— Пять фунтов.

Соверен выложил банкноту, и она исчезла, прихваченная худыми пальцами.

— Кто вам был бы интересен, молодой человек? — спросил Кипсейк.

Соверен уже готовился сказать, но старик поднял руку, его останавливая.

— Мне будет легче дать вам ответ, если вы сформулируете свой вопрос должным образом, господин Стекпол.

Соверен хмыкнул.

— Хорошо. Мне нужен француз. Невысокий. Курчавый. Голубоглазый.

— Так, — качнул своей большой головой Кипсейк.

— Районы Догсайд или Неттмор. Вполне возможно, снял отдельную комнату. Скрытный. Возможно, никуда не выходит днем и еду ему приносит

кто-то из обслуги.

Соверен замолчал.

— Что-то еще? — спросил Кипсейк.

— Не знаю. Пожалуй, все.

Кипсейк почесал уголок губы.

— Это совсем немного информации. А вы наверняка хотите обстоятельный ответ. Вас устроит по фунту за возможный адрес?

— Да.

— Тогда по два фунта с адреса, — сказал Кипсейк и крутнулся на своем стуле.

К нему кто-то подошел там, за перегородкой, невидимый в окошко, старик пробормотал что-то скороговоркой, из которой Соверен разобрал только: «Уточните…», а затем вновь повернулся к посетителю.

— Ко мне стекается много информации, господин Стекпол, — сказал Кипсейк, сложив пальцы в замок. Глаза его блеснули из-под бровей. — Это информация разная, и криминального характера, и совершенно, казалось бы, никчемная. Но мой мозг устроен так, что хранит все. Дни рождений, количество детей, кто и когда умер или родился, имена и прозвища, кого убил на охоте герцог Скотландский и какой рыбой кормили Дикого Ричарда в замке Понтефракт. Я буду говорить вам возможные адреса, а вы остановите меня, когда сочтете нужным.

Растянув рот в улыбке, он выложил на полку перед окошком карандаш и листок бумаги. Соверен отдал старику два фунта.

— Вы понятливы, — одобрительно заметил Кипсейк и, прикрыв веки, произнес: — Первый адрес: Чеснат-гроув, дом семь, это здесь, за Могильным каналом. Молодой человек лет двадцати, голубоглазый, акцент французский. Поселился месяц назад. Выходит редко, похоже, кого-то боится. Хозяина спрашивал про корсиканцев.

Соверен, записав, тут же вычеркнул адрес и протянул еще два фунта.

— Что ж, — сказал Кипсейк, принимая деньги, — адрес второй: Десмонд-стрит, Неттмор, дом Карлы Людовиг, комната двенадцать. Нелюдимый мужчина лет тридцати с достаточно буйным нравом. Заплатил за полгода вперед. Обрит налысо, но, возможно, был кудряв. Глаза голубые. Представился Морисом из Кале.

Десмонд-стрит — это было теплее.

Рядом Гэллопи-сквер, но, если предположить, что Морис — Жефр, то дуга с местами убийств разворачивалась совсем в другую сторону.

— Еще два фунта для вас, сэр, — сказал Соверен, выкладывая банкноты.

— Да вы богач, господин Стекпол. Сколько их у вас? У меня еще семь адресов.

— Как раз, господин Кипсейк.

— С вами приятно иметь дело, — наклонил голову старик. — Итак, что у нас? У нас третий адрес: Неттмор, улочка называется Кривой, и дома на ней не нумерованы. Дом — второй от Кэфулл-стрит, вполне приличный. Комната номер восемь, второй этаж. Жилец — француз, по его же словам — с голландского барка. Невысокий. Кудри никто не рассмотрел — француз был в шляпе. В зал не спускается, из комнаты почти не выходит. Еще?