В этот раз в следующем году
Шрифт:
Это было слишком, все эти противоречивые эмоции. Желать то, что она не могла получить. Ей хотелось, чтобы он появился в ее жизни до того, как ее жизнь перевернулась верх дном. Она задумалась, будет ли тяжело выделить для него место в своей жизни, чего бы ей это стоило?
Прервав поцелуй, она уперлась лбом в его грудь и вздрогнула.
— Нам правда стоит это все остановить.
— А я в этом решении с тобой не согласен.
Она хотела усмехнуться, но поняла, что ее глаза крепко закрыты.
—
— Это означает, что мы продолжим, если ты больше не будешь рабыней у горячей плиты?
Она отстранилась и загадочно посмотрела на него, в его глаза такие добрые, такие унылые и искрящиеся от возбуждения.
— Ты только что назвал меня рабыней?
Его смех эхом отразился от стен кухни и ее руки и ноги задрожали от силы его вибрации.
— Думаю тебя никак не переубедить в том, что это комплимент?
— Не в этой жизни. — Ответила она, разворачиваясь к плите, чтобы разложить по тарелкам запеканку, и снова спрашивая себя, почему сейчас?
После ужина Диллон отправил Бренну в гостиную, а сам прибрал на кухне. Он пошутил с рабыней, но понял, что она сделала уйму того, что он бы не просил гостя делать, и это ему в некоторой степени понравилось. Понравилось то, что она взяла на себя бразды правления и позаботилась о нем. Глупо, учитывая то, что его работа определяется как забота о других.
И да. Все эти запеканки не были оплатой или бартером. Это было свидетельством того, что на горе было несколько женщин, которые четко дали понять, что они готовы и охотно будут заботиться о нем и кормить его.
Ни в одной из них он не был заинтересован. И он все еще не понимал, чем Бренна отличалась от них, но однозначно, она его интересовала.
Может из-за непосредственной близости. Условия, в которых они оказались в последние несколько дней, не позволяли сделать большего, чем несколько ограниченных кругов, и он признавал это. Он плохо себя чувствовал, когда ему нечем было заняться.
Работа по дереву заполняла эту пустоту, но он не хотел, чтобы Бренна спрашивала об этом. Он удивился, когда она промолчала.
Работа по дереву была слишком тесно связана с годами, проведенными на войне, чтобы объяснять, откуда в нем это появилось. И как бы сильно он не хотел затащить ее в постель, ни за что не платит за удовольствие тем, что обнажит перед ней душу.
Никто не подбирался так близко. Никогда.
Положив печенье горкой на тарелку, он отнес его вместе с двумя чашками кофе в гостиную. Вместо того чтобы расположиться в уголке дивана, Бренна сидела по-турецки на полу между кофейным столиком и камином.
Погруженная в мысли, она не заметила, как он поставил рядом напитки и еду, и повернулась лишь тогда, когда он присоединился к ней на связанном вручную ковре,
— Душу продал бы, чтобы знать, о чем ты думаешь, но это было бы сродни нищенской зарплате…
Она улыбнулась.
— Ты забавный. Тебе кто-нибудь говорил об этом?
— Твоя бабушка.
— В это я готова поверить. Я не знаю никого с лучшим чувством юмора, чем у бабули. — Она взяла протянутую им чашку кофе. — Я пыталась ранее ей позвонить. Линия все еще оборвана, и здесь нет никакого намека на мобильную связь.
— И многих это устраивает.
Краем глаза она посмотрела на него и отпила кофе.
— И ты не скучаешь по цивилизации?
— У меня есть связь. — Он указал на потолок. — Я доктор. У меня есть спутник.
— Спутниковый телефон? Или только интернет и телевидение? Кажется, это все равно не работает.
Он наблюдал, как разрасталась ее надежда. И ему было противно, разрушить ее.
— Нет телефона. Прости.
Закрыв глаза, она прислонилась спиной к кофейному столику.
— И что говорит тебе спутник об урагане?
За дверью ветер завывал, царапал окна, раздувал пламя в камине. Ни одному из них не требовалась спутниковая связь, чтобы понять, ближайшее время они никуда не выберутся.
— Я отвезу тебя к Доноте на Рождество, Бренна. Я обещаю.
Она повернула голову, и посмотрела ему в глаза, и его взгляд стал отстраненным. Он хотел ее. Она хотела его. Что если время было совсем не подходящим, но у них был только этот момент? Времени было больше, чем то, что ему было дно с мужчиной, которого он потерял.
Наклонившись вперед, он поставил кружку на камин, взял ее кружку и проделал то же самое с ней. Затем навис над ней, заставляя лечь на пол и вытянуться под ним. Ковер был мягким, хотя и не был достаточно толстым, чтобы сгладить жесткость пола.
И когда он накрыл ее, что он сделал очень нежно, перенеся вес на мускулистые руки, его локти оказались по обеим сторонам от нее.
Глава 8
— Ты хочешь этого? — спросил он, глядя ей в глаза. — Ты хочешь меня?
— И то, и другое, — ответила она, ее голос был едва громче шепота, ее тело дрожало, глаза светились и пронзительно смотрели. — Но…
— Шшш. Я знаю, что ты уезжаешь. Я знаю, что нам нельзя увлекаться. — Он также знал, но не сказал ей, что не может быть парой ни с одной женщиной на свете. — Но мы здесь, и у нас есть этот миг, и иногда это все, что у нас есть.
Она освободила руку, зажатую между ними, и прикоснулась к его щеке.
— Я могла бы влюбиться в тебя в мгновение ока. И это, кажется, слишком опасным, чтобы ставить на кон.
Даже если и так… Он закрыл глаза, снова открыл их и пронзительно посмотрел на нее.