В этот раз я родился… или Путешествие Души. Часть первая
Шрифт:
Не ожидая ничего хорошего от этого визита и письма, с волнением я сажусь в кресло у секретера и ломаю сургуч. С трепетом разворачиваю казённую бумагу и с трудом вчитываюсь в известный давно, но по-прежнему малоразборчивый, порывистый почерк брата Петра.
«Сестра Марфа (тут же имя Марфа зачёркнуто и поверх него написано имя Маргарита), здравъствуй!
Объявляю тебе, что мне донесено положение твоё. О сём зело опечалился, но осуждать не буду. Судом моим осуждена уж за дела иные. А на сей посыл только Господь Бог тебе судья да ты сама.
Однако негоже плоду от
И по сему, как народиться, сразу забран ко мне будет, и всё в тайне сохранено. Не взыщи на то! Я глава семьи!
Ежели милостию Божией дочка родиться: к миру. А коли волею Его и молитвами твоими – сын, мне сподвижники и солдаты зело нужны.
Детё твоё, сестра Марфа (опять зачёркнуто имя и поверх написано Маргарита, похоже, перечитывал написанное и правил усердно), я окрещу и воспитаю сам. Сомнения не имей. Титул и земли получит и фамилию будет носить Петрову, али ещё какую, думать буду.
Для родов и ребёнка ради шлю тебе лекаря от себя. Не чаю больше пяти дней или недели задержатца, и, упъравя все дела, поедет на почьте к тебе.
Дай Боже, чтоб ему скоряй быть и здорово застать.
Остальное сей доноситель, денщик мой Гришка Чернышёв, тебе волю мою на словах поведует.
Писано из села Преображенскаго, в лето от Рождества Христова одна тысяча шестьсот девяносто девятого, октября первого дня.
Piter».
Прочитала вот, и чуть спокойнее становится. Милостив государь, и слава Богу. Да и правда, что ж! Ведь то, что мне, инокине, суждено будет собственное дитя воспитать, и не рассчитывала даже. Хотя надеялась. Тяжело отрывать ведь от сердца кровинушку свою, кто ж такое пережить может? Но что делать, я ведь не простолюдинка какая и не боярская дочь, а царевна, да инокиня тож, и этим всё сказано. Глава семьи и государь велел, значит, закон сие.
Поплакала я горько, помолилась, и ещё поплакала, и помолилась. Писать государю, брату моему, на сие его послание не стала, зачем. Отрядила только денщику Чернышёву передать на словах покорность слову великого царя и великого князя, да здорову быть.
Действительно, через неделю прибыл ко мне почтой дохтур государев, Пётр Постников. Улыбчивый и разговорчивый молодой человек. Заглавным делом рассказывает, что первый из Московского государства получил степень доктора философии и медицины в латинском городе Падуе, а до этого окончил Славяно-греко-латинскую академию в Москве. Служит при царском дворе дипломатом и переводчиком и недавно с посольством брата Петра объехал всю Европу. А ещё сказывает, что переводит Коран – магометанское священное писание – на русский язык с французского перевода.
Приступает после к осмотру и хмурится тут сильно. Говорит, что плод силён и развит, но в неправильном предлежании пребывает, что без чревосечения или королевских родов тут не обойтись. Латинское слово caesarea мне, конечно, знакомо, и что оно означает – тоже. Как известно, бабка моя, тож Марфа, таки родила чревосечением своего сыночка Никифора Никитича, да жива осталася и потом родила сама ещё четверых детишек.
При сём лекарь мой заявляет и успокаивает, что сам принимал уже такие роды и надеется на лучшее. Что ж, так тому и быть, значит, и сие испытание Господне мне предначертано.
По введении государем монополии
И вот, выждав и помолясь вместе с сёстрами Богу нашему Иисусу Христу и Матери Его – милостивой заступнице нашей, приступили.
Далее не помню почти ничего. Очнулась раз, когда мне сказали, что родился мальчик, здоровый и сильный, и тут же забран с двумя нанятыми кормилицами и государевыми нарочными во главе с известным мне уже Гришкой Чернышёвым. Ещё через месяц было, очнулась, по словам дохтура, что родильная горячка у меня, но, волею Господа, дело уже идёт на поправку.
А потом, совершенно пустая и тихая, отходила долгие полгода в скорбных мыслях и молитвах в дальнем скиту, что на месте впадения реки Серой в Ширну. Мёд, да баня, да река студёная – вот что спасение моё, по воле Божьей. Постепенно я возвращаюсь и только думаю о том, зачем Господь спас меня, подведя только к «порогу»?..
Точно, не авось, но теперь я уверена – для молитвы, а что я могу ещё? Для молитвы за государя и судью моего, за всю семью нашу, за мальчика моего, за всех страждущих и отвергнутых да за всех безвинно наказанных. В этом теперь моё предназначение, а может, таковое с рождения предначертано Господом было?
После краткого жития моего во скиту я долго не прикасаюсь к жизнеописанию. Молитва да только молитва в тишине и безмолвии становится для меня целью и смыслом, да счёт годам прожитым упущен, а сыскивать его снова, может, уж нет никакого смысла…
Больна я теперь стала совсем! Ноги еле ходят и язвами покрылись, суставы вот так ноют, а ещё зубы, ровно как у государя, братца моего милого, Фёдора. Днём и ночью, постоянно всё так болит, что одна молитва во Господа нашего Иисуса Христа облегчение приносит немного. При этом пишу уж второе письмо дохтуру с мольбой приехать в Александровскую слободу от хвори моей, но тщетно.
И вот решаю написать как-то письмо государю моему, любезному племяннику, благородному царевичу и великому князю Алексею Петровичу о своём состоянии.
И, о чудо, вскорости совсем, лета от Рождества Христова одна тысяча семьсот шестого года, он неожиданно приехать изволил ко мне, своей родной тётке, тайно, проездом к матери своей Авдотье Фёдоровне, жене брата Петра, что подвизается в Суздали, в Покровской обители. Там, по ссылке, впоследствии повелением государя-царя, мужа своего, пострижена будет от некоторых ея противностей и подозрения.
Действительно чудо, вот он стоит передо мной – государь, племянник мой, помню ведь его девяти лет от роду. А вот сейчас взрослый уж совсем, с пробивающимся пушком под носом и на подбородке, в парике, европейском платье, при длинной боевой шпаге, высоких дорожных сапогах, что подвязаны к поясу серебряными цепочками.
Обнимаю его сердечно, но чувствую сразу, что напряжён он. Говорит, что неминуемо ожидает гнева государя, отца своего, и не хочет посему даже в кресло присесть. Ведь даже здешняя игуменья непременно донесёт Тайной канцелярии, в Санкт-Питербурх. Продолжает, если что надо, готов с оказией весточку передать да поскачет дальше в Суздаль немедля и без дальнейших остановок.