В глубине Великого Кристалла. Том 2
Шрифт:
— Прошу прощения, сударь. Вы иностранец? Конечно, я насторожился.
— Да. Но я уроженец этого города. Хожу, вспоминаю детство. Полагаю, в этом занятии нет криминала?
Он интеллигентно улыбнулся:
— Ни малейшего. Но я не рекомендовал бы вам идти дальше в этом направлении. Нехорошее там место. Так называемые Пристаня.
— Что за Пристаня?
— Трущобы, прямо надо сказать. И за безопасность постороннего человека там трудно поручиться. Стараемся, конечно, и все-таки… Тем более вы с ребенком…
Петька оттопырил
— Благодарю вас, сударь… Пойдем-ка, Петь, обратно. Кстати, уже и ноги гудят, натопались…
К отелю «Морской» мы пошли через небольшой сад со столетними тополями и березами. Довольно запущенный. С одной стороны сад замыкала темная кирпичная стена с поросшим кустиками верхом. Дорожка шла вдоль стены.
Петька вдруг взял меня за рукав:
— Это знаешь что? Это стена старой пекарни! Раньше здесь так вкусно свежим хлебом пахло! Помнишь?
Я вспомнил. Еще бы! Мимо пекарни я бегал в Дом пионеров на занятия хора! И однажды мы с Валькой Сапегиным выцарапали железным болтом на кирпичах наши инициалы. Просто так.
— Помнишь, Петька? Было такое?
— Ага, было! Пошли!
Мы двинулись, разглядывая в метре от земли каждый кирпич. То, что мы искали, Петька увидел первый.
— Вот! Смотри!
Глубокие буквы на двух соседних кирпичах — почти черных от старости — были вполне различимы: «В. С.» и «П. В.», а еще на одном кирпиче — «1949».
Мы с Петькой погладили кирпичи, отошли и сели неподалеку на садовую скамейку из влажных реек. Сидели и смотрели на эту стену. И вспоминали сладкий хлебный запах давней поры.
А у стены тем временем появились пятеро пацанят. Разные, лет от восьми до двенадцати. Все такая же стайка — в неряшливой одежде, нестриженые, с повадками боязливых зверят. На нас глянули с подозрением, но потом успокоились. И занялись… чем бы вы думали? Старинной игрой в пристенок. Той, в которую дулись в детстве еще мы — украдкой от взрослых. Проигрывали друг другу тяжелые желтые пятаки, до боли в жилах растягивали пальцы, стараясь дотянуться от одной упавшей монетки до другой…
Я вдруг услышал, как Петька шумно звенит мелочью в кармане куртки (я сегодня наменял для него в банковском автомате целую горсть здешних латунных денежек со старинным гербом Старотополя). Он азартно следил за игроками. Потом выдохнул:
— Не умеют играть…
— Петух, не смей, — запоздало сказал я. Но он уже бесстрашно шагал к незнакомым мальчишкам.
Я напрягся, но… не двинулся. Хотя и понимал, что эта мелкая шпана встретит аккуратного, благополучного мальчика неласково. Ладно, не съедят. Пусть знает, как соваться к кому не надо.
Однако мальчишки встретили Петьку беззлобно. И кажется, без большого удивления. От скамейки до стены было шагов пятнадцать, я не различал слов негромкого разговора, но услышал вполне дружелюбный смех старшего мальчика — этакого Гавроша с черными, ниже ушей волосами и в мешковатом грязном свитере.
И они начали играть!
Он, кажется, общелкал всех. Мальчишки стояли, переглядывались, слегка разводили руками в потрепанных рукавах. Самый маленький отвернулся, отошел в сторону, начал тереть глаза. Он был белоголовый, чумазый, в большущих ботинках без шнурков, в каком-то нелепом жилете. И, несмотря на холод, с голыми руками и в коротеньких обтрепанных штанах.
На него наконец все оглянулись. Петька брякнул полной пригоршней мелочи, подошел к малышу и молча опустил деньги в карман его жилета. По-моему, не только выигранные, но и свои. Затем… он поступил вовсе уж неожиданно. Сбросил мою куртку, дал ее подержать одному из мальчишек, сдернул с себя новую черно-оранжевую курточку с подогревом и накинул на плечи малыша. Снова запахнулся в мою куртку. Я чувствовал, как Петьке хочется оглянуться на меня и как он себе это запрещает. Ладно, негодник, поговорим позже. А впрочем…Они с полминуты еще побеседовали. Малыш все трогал на себе Петькину курточку и как-то по-взрослому покачивал белой заросшей головой. Потом ребята пошли вдоль стены, а Петька ко мне.
Я чувствовал, как ему неловко, и ожидал с некоторым злорадством.
Он подошел, глянул исподлобья. Пробубнил:
— А чего… Мне и в этой не холодно.
— Ну-ну…
— А они… почти что бездомные…
— Ты, кажется, оправдываешься, — язвительно сказал я.
— Ну и оправдываюсь… Ты небось ругаться будешь.
— Буду. Чего тебя понесло в эту компанию? Вот накостыляли бы — и драпать. И правильно бы сделали…
— Не накостыляли бы! Они ребят не трогают!
— Смотря каких…
— Никаких!
— Как это ты усмотрел в них такое благородство? С виду весьма характерные юные уголовники.
Петька хихикнул:
— Даже и не с виду… Но ребят правда не трогают. И деньги, которые проиграли, отдали сразу. Хотя и не должны были.
— Почему же не должны?
— Потому что между собой они, оказывается, играли понарошку. У них деньги общие. А я не знал, начал всерьез…
— Между собой понарошку, а если бы обыграли тебя, не вернули бы ни гроша, будь уверен…
— Нет, — вздохнул Петька. — Ты не понимаешь. Они какие-то не такие.
— Какие «не такие»?
— Ну, ты, наверно, думаешь, это как сарайские пацаны в сорок девятом году…
Я, признаться, так и думал. Юные жители окраинного поселка Сараи были известны в свое время всему Старотополю.
— Сейчас другое время, — философски разъяснил Петька. — И нравы другие…
— Нравы!..
Петька сел рядышком и серьезно спросил:
— Знаешь, что они про тебя сказали?