В глухом углу
Шрифт:
В барак вошел Миша. Он с изумлением посмотрел на Георгия и собирался пройти к себе. Георгий схватил его за плечо.
— Верка ждет тебя. Торопись, пока девчат нет. Миша сдернул его руку. Он тяжело задышал.
— Ты, кажется, ищешь ссоры, Георгий?
— Ссоры? Не из-за чего ссориться. Иди, иди, не стесняйся. Я вам не помешаю.
Он хлопнул дверью выходя. Миша, помедлив с минуту, постучал к Вере. Вера плакала, вытирая лицо полотенцем. Миша поднял отброшенный Георгием табурет и придвинул его к кровати.
— Верочка, что у вас вышло с Георгием?
Она всхлипнула.
— Не знаю… Вдруг пришел и стал приставать — с кем гуляю, где
— Негодяй! — сказал Миша. — Мало его воспитывали в колонии! Хочешь, я его по-серьезному проучу?
Вера, пораженная, смотрела во все глаза.
— Ты? Он же свернет тебя в узелок и повесит на сучке, как веревку, если полезешь с кулаками!
— Я не о драке, — разъяснил Миша. — Надо вынести его обращение с тобой на суд общественности.
Вера презрительно покривилась.
— Спасибо уж! Не люблю полоскать на людях грязное белье.
Она откинулась на подушку, уставясь заплаканными глазами на стену. Миша снова заговорил:
— Верочка, как твое здоровье? Может, в самом деле, ляжешь в больницу?
— Еще чего? Завтра буду здорова. Мы слишком много времени провели в лесу.
— Я же говорил — лучше посидеть в клубе. Ты сама хотела куда-то подальше.
— Я хотела показать тебе красивые лиственницы, около нас таких нет. С этими глупостями покончено. Больше — никаких далеких прогулок!..
Миша заговорил о том, что всего интереснее ходить в клуб, там в этом месяце — обширная программа культурно-массовых мероприятий, не одни танцы и картины, как до сих пор. Из Красноярска запрошены лекторы по международным и научным проблемам, прилетят артисты эстрады — будет интересно, ей понравится! Вера слушала его, прикрыв веки. Ему показалось, что она впадает в сон, он заговорил тише. Она вдруг прервала его:
— Миша, ты и вправду хорошо ко мне относишься?
Он удивился, раньше она сердилась, когда он заводил речь о чувствах.
— Неужто ты сомневаешься? Потребуй — любые доказательства!..
— Тогда оставь меня, Миша!
— Как — оставить? Уйти до вечера?
— Нет, совсем. Не будем больше встречаться.
Он смотрел на нее умоляюще и растерянно. Он знал, что она не шутит, она не разрешила бы себе таких скверных шуток. Ей стало жаль его. Она сказала, отворачивая лицо:
— Со мной что-то нехорошее, Миша. Мне от всего теперь трудно — от работы, от зимы, обыкновенный снег, а я вся дрожу… И гулять не тянет. Одно — лежать, лежать.
— Может, переутомилась? Поправишься, все пройдет.
Она устало согласилась:
— Может быть. Миша, может быть… Не приходи больше.
Он сидел, подавленный и грустный. Она сказала:
— И не сердись! Ты хороший, я знаю. Но мне надо одной — месяца на два, до нового солнца. На дворе темно, Миша, темно и холодно — мне хочется укутаться и лежать…
— Тебе непривычна таежная природа. В Москве — улицы, дома, здесь — одни деревья.
— Да, наверно. Я больна от этой зимы… Он немного отошел.
— Ну, если так, Верочка… Значит, на месяц, пока ты отдохнешь?
Она молчаливо согласилась с поправкой.
— Да, на месяц. А теперь извини, Миша, я хочу спать.
Он вышел, неслышно ступая, так же неслышно прикрыл дверь. Вера, смежив веки, ровно дышала. Потом она стала плакать — сперва тихо, затем все громче. Она сотрясалась от рыданий, душила рыдания одеялом.
3
Курганов уехал в Москву, его замещал Усольцев. Первые телеграммы от начальника строительства были неутешительны,
Вскоре, закончив дела в Москве, возвратился и сам Курганов. В день его приезда группа новоселов не вышла на работу. Усольцев, встретив Курганова на аэродроме, тут же рассказал, как все случилось. Курганов был ошеломлен. Усольцев не скрывал, что и он потрясен неожиданным событием.
— Кое в чем и я виноват, — сказал он. — Как шляпа, понадеялся на нашу бухгалтерию, а там одно понимание — смета, графа, параграф… В общем, надо быстренько поправлять.
— Разобраться надо! — сурово сказал Курганов. — Поблажки бузотерам не дам. Ты по природному добродушию что-то слишком оправдываешь бездельников и взваливаешь на себя…
— Разберемся, конечно… И поблажки бузотерам не давать — правильно! Но и нашу ошибку выправить — вот я о чем…
События разворачивались так.
На доске возле конторы вывешивались выполнения сменных заданий, у этого местечка вечерами толпились. Потом доску, рассыпав на мелкие щиты, повторили на стройучастках, можно было уже не бегать в контору. Цифры на щитах пугали новоселов. Все подтянулись, но лишь Семен легко перевалил за норму — бригада в целом не поднималась выше восьмидесяти процентов. Вслед за Семеном шла Надя, она уверенно подбиралась к заветному пределу, лишь немного ей уступала Лена. В группе отстающих плотно осели Виталий и Светлана. Понатужившись, они догнали Игоря с Верой и Сашей, теперь все вместе составляли «компактный коллективчик задних» — так его называл Георгий. То один, то другой вырывался вперед, отрывался от шестидесяти и переваливал за семьдесят, но завтра опять катился к шестидесяти. На доске личные результаты не отмечались, но Вася завел тетрадь, куда заносил все. Он сказал Игорю:
— Подтягивайся, Игорь, как бы ты не занял последнего места.
Игорь знал уже, что катится на последнее место. Он старался, но у него не получалось, даже Виталий свободно его обгонял.
Он, не переставая, думал об одном: как поправить ошибку природы, создавшей его слабосильным? Это была не главная мысль, забивавшая остальные, это была единственная, другие возникали, когда приходилось отвечать на вопросы или исполнять распоряжения. Игорь казался рассеянным, приятели объясняли это усталостью, он соглашался. Но он был не рассеянным, а сосредоточенным, его, словно автомат, завели на одно движение. Он лихорадочно размышлял, десятки планов и соображений представлялись ему, он все их по очереди отбрасывал. Несчастье состояло в том, что путь требовался скорый, а результат — немедленный. Много путей вело к укреплению сил — физкультура, прогулки, специальная диета, но никто не знал, сколько ждать, пока все это скажется. Игорь ел побольше, много спал: мама считала сон средством от всех болезней. Но с некоторой поры Игорь заметил, что тело его не вмещает большой объем сна — чем раньше он засыпал, тем раньше просыпался, а усталость не проходила.