В глухом углу

Снегов Сергей Александрович

— Пойдем! Я не могу тебя покинуть, без меня ты пропадешь, ты слишком веришь каждому прохвосту. И знай: я его ненавижу! И не допущу, если он станет задуривать тебя.

— Светочка, — сказала обрадованная Валя. — Ты хорошая!..

— Не смей! — закричала Светлана. — Я не хорошая, а разумная, и кто плохой, того вижу насквозь! Что же ты стоишь? Идем, пока я не раздумала.

У двери к вербовщикам Светлана потребовала у Вали зеркальце.

— Ужас просто! Все глаза заплаканные. Вот до чего ты меня доводишь!

У

Дмитрия уже не было такой нужды в людях, как утром, когда казалось, что его стол обходят. Но он с удовольствием принял двух новых рабочих. Он благодарно улыбнулся Вале, та опустила голову. Светлана с неприязнью наблюдала и за его улыбкой, и за смущением подруги.

— Завтра комиссия, — напомнил Дмитрий. Светлана заторопилась к секретарю. Но секретарь ушел на бюро.

— Все ты виновата, — упрекнула Светлана. — Твои перебежки с места на место. Вот и секретаря нет. Теперь жди до завтрашней комиссии.

Она хмурилась и не глядела на расстроенную Валю.

7

С утра рассматривали заявления лиц, вербующихся в Норильск и Колыму, после обеда — остальных. Но никто не хотел отсиживаться до обеда. Ровно в десять в приемной появились братья Внуковы, Валя и Светлана, Игорь, Вера, Вася и Леша. Немного позже пришла и Лена и, как вчера, стала в сторонку, ни с кем не разговаривая.

Вербующиеся в Рудный встретились, как старые знакомые.

— Строительно-таежное здрасте будущему трудовому герою! — приветствовал Георгий Веру. — Как головешечка? Мы с Сашком еле доплыли — земля под ноги бросалась.

— Отстаньте! — Вера отмахнулась. — Ужас, как вы меня напоили! Утром подруги еле добудились. Я рассказала, с кем еду, многие завидуют, что завела интересное знакомство.

Георгий поклонился.

— Тронут, сдвинут и опрокинут! Большое благодарю. Сашок, здоровайся, ты в порядочном обществе. С нами не пропадешь, Верочка. Мы народ компанейский — для вас и рубашку с вас, ничего у приятеля не пожалеем!

Саша что-то пробурчал, протягивая руку.

Курносый Вася свысока посмотрел на Лешу.

— У тебя, конечно, на приеме номер первый? Так куда же — в Норильск или Магадан? Ты ведь в какой-то столичный центр вербовался?

Вчерашняя обида у Леши не прошла. С него мигом слетело спокойствие.

— Чего пристаешь? Видали мы таких, что нос задирают! Еду в Рудный, а спрашиваться у тебя не буду.

— Врешь! По глазам вижу — заливаешь!

— Вот еще! — Леша презрительно покривился. — С чего нужно?

Вася потянул его за руку.

— Еще один из наших — Игорь. Пошли! Игорь застенчиво поклонился Васе и Леше.

— Как у тебя? — спросил Вася. — Доставил маму? Заявление приняли?

— Приняли. С мамой в порядке. Но я боюсь, как на комиссии?

— Путевку получишь, как дважды два, — заверил Вася. — Но лучше, если мама опять заявится, чтобы не подумали, что удираешь

от семьи.

— Мама на работе, но обещалась к двум. Она всегда исполняет, что обещает.

Они втроем гуляли по коридору, толкались у двери секретаря, где заседала комиссия, и снова изучали фотографии на щитах.

Расстроенная Светлана пилила подругу:

— В конце-концов, пусть Рудный! Но должна же ты согласиться, что Калганов несолиден. Лысый, сразу видно, человек самостоятельный, он если скажет, прислушаются. А твой промямлит: «Я отобрал таких-то», ему ответят: «Ты отобрал, а мы разберем». С ним могут не посчитаться.

Первыми на прием пошла группа солдат, которым в этом году выходил срок службы. Командование увольняло их досрочно в связи с тем, что они вербовались на стройки коммунизма. Они явились целым подразделением вместе со своим командиром. Комиссия вызвала их всех разом, потом веселые солдаты повалили из кабинета. К ним кинулись с расспросами.

— Нет, никто не придирается, — отвечали они. — С каждым, конечно, поговорили — кто, что, почему? Бояться нечего.

У солдат брали путевки — цветные книжечки из картона — передавали их из рук в руки. В книжечке была фамилия завербованного и надпись, что он по комсомольскому призыву направляется на такую-то стройку коммунизма.

— Красота! — крикнул Вася. — Вроде диплома, только еще видней.

Но первый же вербующийся, вызванный после солдат, значительно снизил поднявшееся было настроение. Этот здоровенный детина выскочил из кабинета, как ошпаренный. От него потребовали объяснений, он в ответ ругался.

— Черти лешие! Председатель — глаза, как гвозди!.. Я по-человечески: «Представитель же берет на работу, вам-то чего?» А он с фокусом: «Представитель только берет, а я рекомендую как лучшего — разница! А какой ты лучший, если срок на душе — в кладовщиках проворовался». А за то дело я давно наказание отбыл!

И, бранясь еще злее, неудачник зашагал из райкома. Братья Внуковы обменялись взглядами. Вася бодро сказал своим:

— На нас не распространяется. Мы склады не обворовывали. И вообще — тип подозрительный. Комсомольского билета у него не было.

Еще человек десять прошли комиссию благополучно. Они с охотой говорили, о чем их спрашивали, показывали путевки. А затем выскочила девушка и, плача на ходу, помчалась по коридору. Ее обстреливали вдогонку вопросами — она не отвечала. Непонятная неудача девушки встревожила ожидавших больше, чем горестное признание кладовщика.

Особенно волновался Игорь. Шестнадцатилетних не брали, нужно было рассчитывать на снисходительность, а это вон оказывалось как сложно. Он в отчаянии выбегал на улицу — выглядывать маму. Вася закричал на него: