В глухом углу

Снегов Сергей Александрович

— Организуйте дежурства, вот ваша помощь. Сестре одной трудно, а больше людей выделить мы не можем.

— Иди спать, Света, — предложила Надя. — Через часок придет Вера, а ночью буду я.

Светлана не захотела уходить. Вдали от Вали она не уснет, да ей и we хочется спать. Пусть сообщат на участок, почему она не вышла на работу.

Гречкин хмуро сказал Дмитрию:

— У меня в кабинете история болезни вашей знакомой, — он с недоброжелательством подчеркнул слово «знакомой». — Посмотрите.

Первые три страницы журнала были заполнены. Все было здесь, в этих немногих точных и беспощадных словах — полудетские годы Вали, ее любовь, обрушившееся

на нее несчастье, кусок резиновой трубки, как средство избавления — он, Дмитрий, толкнул ее на это! «Анаэробный сепсис после криминального аборта», — читал Дмитрий диагноз, подписанный двумя врачами. «Криминальный, — думал он. — Криминальный… Он так и называется официально, даже если кончается благополучно — преступный. Все равно, как ни кончится — преступный… Я преступник, я!» Это зловещее слово стояло в мозгу Дмитрия, оно вторглось в опись врачебных назначений, оно напоминало: «Как бы ни кончилось — преступно… Как бы ни кончилось… Боже, как же оно кончится?» Это была не судебная квалификация, не морализование педантов и ханжей — сама жизнь, тысячелетние итоги, опыт человечества. Сколько их было до вас, этих случаев, сколько раз люди любили, страдали, должны были отказаться от детей, естественного плода своей любви. Все это помнили, взвешивали, влюбленных понимали, входили в их безвыходное положение и все же решали: преступно! Слишком неотвратимы, слишком грозны последствия… Ты не желал ребенка, ты боялся осложнений и неудобств — сколько счастья принес бы ребенок, появись он, не одно же было бы неудобство! И вот результат, заранее, тысячелетним опытом предвиденный — ребенка не будет, но и Вали, ее, возможно, тоже не будет! Что станется с тобой? Как будешь ты жить, как осмелишься жить? Так это и называется, так и оценено — криминальный…

Дмитрий положил журнал, подошел к палате, помедлив, открыл дверь. Валя лежала на постели, над ней наклонились сестра и Светлана. Сестра с любопытством посмотрела на Дмитрия, Светлана бросила на него враждебный взгляд и отвернулась. Дмитрий ждал, пока они отойдут от койки. Сестра, унося с собой кислородную подушку и пустые склянки, вышла из палаты. Дмитрий помертвел и покачнулся. Он знал, что Валя переменилась, он готовился, что все черты ее искажены, что она покажется незнакомой — незнакомую он бы принял. Это была та же Валя, в каждой черточке та же, но ее нельзя было принять. Валя не могла быть такой, это было слишком жестоко!

Валя глядела на Дмитрия лимонно-желтыми глазами, лихорадочно поблескивающими на шафранном лице.

— Митенька! — прошептала она. — Ты пришел? Мне плохо, Митя…

Дмитрий опустился на колени перед кроватью, прижался лбом к исколотой Валиной руке. Рука вздрагивала, она жила, сердце еще сражалось с напавшими на организм врагами, оно омывало их потоками крови, сжигало кислородом. «Пульс удовлетворительного наполнения, — вспомнил Дмитрий запись в журнале. — Пульс удовлетворительного…»

— Митенька! — услышал он шепот. — Уходи… Довольно…

— Я не уйду, — сказал он таким же шепотом.

Валя смотрела поверх его головы, глаза ее мутнели. — Уходи! — шептала она. — Уходи, Митенька! Светлана толкнула Дмитрия рукой. Он покорно поднялся.

— Она не хочет тебя видеть, — сказала Светлана свистящим голосом. — Немедленно выйди!

Дмитрий глядел на пол, раздумывая без мыслей. Ненависть Светланы придавливала его, выталкивала из комнаты, он не мог противостоять этой жестокой силе. Стараясь не задеть ни приборов, ни табуреток, он поплелся к двери. В коридоре он присел на скамейку.

«Криминальный! —

думал он. — Криминальный!» Он опустил голову на руки, глядел на резиновую дорожку, проложенную по коридору. Перед ним стояла Валя, он видел ее отчетливее, чем в палате. Валя была желтая, опухшая, широко раскрытые глаза бессмысленно упирались в стену, она часто дышала, всхлипывая при вздохе — такой она лежит там, за стеной. Она не лежит, она борется, она отчаянно цепляется за жизнь — ничем он не может ей помочь! Крохотные отвратительные тельца, не видимые враги, таящиеся в лишенной воздуха темноте, внезапно захватили кусочек ее омертвевшего тела, бурно размножаются, с шипением расплавляют ткани — пузырьки газа вздымаются над ними. Вывести их на свет, опалить спасительным кислородом — нет, он не может, он бессилен! Разве не предвидели его бессилия, разве не указывали строго и категорически: криминально? Как же он осмелился толкнуть Валю на это страшное дело? Как, как он осмелился?

Дмитрий вскочил. Ему почудился плачущий голос Вали за стеной. Нет, тихо, Валя молчит. У Вали нет сил разговаривать, она борется, а он бездействует, ничем ей не помогает! Валя борется, ее сердце учащенно сжимается и разжимается, насыщенная кислородом кровь устремляется к пораженным органам, растворяет яды, выбрасывает наружу миллиарды побежденных смертоносных телец. Сердце гулко бьется, оно не хочет сдаваться — помочь, помочь ему, боже мой, сердцу трудно! Ах, если бы он мог усилить напор крови, повысить ее давление, прибавить в нее кислорода — нет, он не может! Сердце ослабевает, у него не хватает усилия протолкнуть кровь в омертвевшие ткани. А там, в этих распухших, превращенных в губку тканях, они отравляют кровь, сами гибнут — вслед им спешат новые губители, ужасная борьба продолжается… Он должен помочь почему, он не может, как смеет он не мочь! Он толкнул Валю на гибель, на это он посмел, как же он тут не может!

«Криминальный! — думал он. — Криминальный!» По коридору пробежала сестра, потом в палату вошла Ольга Федоровна. Дмитрий услышал укоризненный голос врача. Он приоткрыл дверь.

— Что же это такое? — говорила Ольга Федоровна. — Вы не съели ни ложки! И как мы будем лечить вас, когда вы не разрешаете инъекций?

Когда Ольга Федоровна вышла из палаты, Дмитрий остановил ее.

— Почему Валя отказывается? — спросил он, кашлянув.

— На этот раз она позволила укол, — ответила Ольга Федоровна. — Но предупредила, что больше не пустит.

— Нельзя ей отказываться! — сказал Дмитрий хриплым голосом.

— Многие люди делают, чего нельзя, — возразила Ольга Федоровна. — А когда уже поздно, жестоко расплачиваются. Лечение мучительно, как болезнь. Когда подойдет следующая процедура, зайдите в палату. Может, при вас она не станет отказываться.

Дмитрий опять понуро сел на скамью. Из палаты выскочила Светлана. Она остановилась около него.

— Ты еще здесь? — спросила она с негодованием. — Самолет улетит без тебя, ты опоздаешь на свой проклятый самолет.

— Как Валя? — спросил Дмитрий. Он облизнул губы, голос плохо его слушался. — Почему она отказывается от процедур?

— Почему? Ты не знаешь — почему? Пойди спроси сам! Узнай, почему она не хочет лекарств, почему не желает есть, почему она одного ждет — смерти! Узнай, узнай, если не знаешь!

Дмитрий не смотрел на Светлану, не хотел ее слушать. «Криминальный!» — мелькнула у него та же мысль. А Светлана, разъяренная, подступала ближе, понизила голос, бешено шипела в него обвинениями — одно непереносимей другого…