В глухом углу
Шрифт:
Георгий повернулся к Виталию:
— Что ты собираешься делать?
Виталий уже не раз задавал себе этот трудный вопрос. Одно он знал — то самое, что пообещал Миша, — жизни здесь больше не будет. Им овладело неудержимое, как вопль, желание — бежать!.. Разве еще недавно, с тем же, так ужасно погибшим Лешей, он не вынашивал эту мысль о бегстве? Зачем же оставаться теперь, когда Леши нет, когда каждый камень, каждое деревцо, каждый человек будут напоминать о том, что он причастен к его гибели? У него сохранились деньги, на билет и оплату долгов хватит. Бежать, нет, бежать!
— Я уеду! Завтра оформлюсь. Не могу тут…
—
Георгий взглянул на спокойного, как всегда, Семена и закончил разговор хмурой шуткой:
— На пьяного наехала лошадь. Лошади удалось спастись. Не всегда так благополучно кончается — подумай над этим, Вик, когда потянешься к бутылке.
На другое утро Виталий отправился в отдел кадров. Его приняли так, словно ждали. Со стесненным сердцем Виталий видел, что от него непрочь отделаться. В бухгалтерии произвели срочный расчет, в кассе не задержали с оформлением билета на самолет.
Виталий уезжал, ни с кем не простившись. Он шел по поселку с чемоданчиком в руке, опустив лицо, чтоб не видеть, кто ему встречается. На улице его остановил Игорь. Как и другие, в эти дни Игорь почти не разговаривал с Виталием, но глядел на него без злобы и недоброжелательства.
— Пиши мне, — сказал Игорь, выслушав Виталия. — Зайди к моей маме, только не сообщай о Леше, чтоб она не огорчалась.
— Зайду! — грустно пообещал Виталий. — И напишу тебе. Обязательно напишу!
Вечером этого же дня в комитет к занятому своими обычными делами Мише явился Вася. Он молча положил на стол заявление. Группа комсомольцев — Вася первым поставил свою фамилию в длинном ряду подписей — требовала созыва пленума комитета или поселковой конференции, чтоб обсудить единственный вопрос: неспособность нынешнего руководства организации к комсомольской работе.
Миша, пораженный, прочитал заявление дважды.
— Уж не делаешь ли ты меня ответственным за смерть Леши?
— А ты собираешься уйти от ответственности? Не выйдет на этот раз. Наше общее мнение — ты так же виновен, как Сашка или Виталий, больше, чем Виталий.
Миша, зная, каким несдержанным бывает Вася, не стал спорить.
— Ладно, оставляй заявление. Я посоветуюсь, с кем надо.
Вася спокойно сказал:
— За спину начальства собираешься скрываться? Этого мы тебе не дадим, Муха.
10
Усольцев знал, что Виталий взял расчет. Еще до того, как тот окончательно утвердился в мысли о бегстве, Усольцев продумал все, что он может сделать, и решил не чинить препятствий к отъезду — этим и объяснялась покладистость отдела кадров. В то время как Виталий тихо плакал ночью в своей постели, Усольцев ходил по кабинету, стараясь понять его состояние и возможности для него жизни в поселке. Конечно, Виталий мог и остаться, никто бы его не уволил. Но ему лучше было уехать и где-нибудь на стороне перетерпеть потрясение. Он не сумел бы вынести молчаливой вражды товарищей. О Саше Усольцев не беспокоился, за ним наблюдал брат, да и сам Саша не из тех, кто умирает от переживаний. Но неустойчивый, подавленный Виталий мог надломиться. Усольцеву уже не раз встречались такие надломленные натуры, — жалкие, всего боящиеся люди, то раболепно заискивающие, то истерично наглые… «Нет, лучше ему переменить обстановку, — размышлял Усольцев. — Пусть глотнет
Он не мог успокоить себя утешением, что это у них единственный случай. Случай был единственным, причины его — всеобщие, надо было выправлять причины, чтоб случаи не участились. До сих пор Усольцев заботился о культурных развлечениях, о лекциях на научные темы, о чистоте в бараках. Сейчас это представлялось ему недостаточным, надо было копнуть глубже, он ломал себе голову — как? Он с неодобрением думал о Мише. Уж кому-кому, а комсомольцам надо знать своих, читать у них в душах, как в книгах, лезть с собственной инициативой — давай то, давай другое! Миша тянул огромный, до верха нагруженный воз общественных дел и поручений, на это, на глубокое понимание, его не хватило…
Миша прибежал к Усольцеву, когда тот был в раздумье, как строить дальше работу в комсомоле. Усольцев прочел заявление группы комсомольцев и возвратил его Мише.
— Разберемся, иди работай!
Мише не понравился ни тон, ни слова, ни взгляд Усольцева.
— По-моему, и без разбора ясно, Степан Кондратьич. Кое-кому я наступил на мозоль, люди надумали сводить личные счеты.
— Разберемся, — повторил Усольцев.
Дело было слишком серьезное, чтоб пустить его на самотек какого-то разбора. Миша хотел твердых гарантий, что его не дадут в обиду.
— Не понимаю вашего отношения. Работаю три месяца, ни одного пока нарекания от вас… Не так разве?
— Так, — согласился Усольцев. — Парень ты деловой, большей исполнительности и желать трудно.
— В чем же дело? Чьи установки и указания я выполняю? Ваши! В чем проявляю деловитость? В этом самом — в осуществлении ваших указаний. Так для чего разбор? Что разбирать?
— А вот это самое и нужно разбирать… Может, одной правильной установки — недостаточно. Человек-то погиб, от этого никуда не денешься.
— Да ведь отчего погиб? Пил! При чем здесь комитет, я спрашиваю? Мало ли вреда от пьянства и не в одном нашем поселке?
Все это было резонно, конечно, Усольцев не мог не признать, что какую-то часть правды Миша ухватил. Но он хотел всей правды, часть его не устраивала. Мише было невдомек, что они с Усольцевым глядели на одну картину, но видели в ней разные линии и краски.
Усольцев вызвал к себе Васю, Светлану и Игоря. Он выбрал их, потому что это были близкие друзья покойного.
Чтоб разговор шел без официальностей, он усадил их на диван и сам уселся рядом. Он начал со Светланы, она так и рвалась на резкие объяснения. Отчаяние и слезы первых дней прошли, похудевшая и подурневшая Светлана казалась спокойной, но замкнутой.
— Вы спрашиваете, что мы имеем против Мухина? — начала Светлана. — Только одно: он бессовестный человек. Людей без совести и души мы не хотим.
— Обвинение серьезное, но туманное, — возразил Усольцев. — Все ли у вас вяжется, друзья? Обычно бессовестным человеком считают того, кто совершает нечестные поступки, а бездушным, кто показывает безучастность…