В год огненной векши
Шрифт:
Забава вошла в походный княжеский шатер, не до конца понимая, что происходит вокруг. К ней подскочила взволнованная веселая Луша.
– Княжна, батюшки, вот радость-то! Теперь-то уж никакой беды не случится, - защебетала она.
– Почему воевода не предупредил меня о приезде князя? – строго спросила княжна служанку.
– Ох, Забавушка!
– воскликнула Луша, всплеснув руками, и, взяв костяной гребень, стала расплетать косу девушки. – Да ведь не мог он! Всадники тучей налетели неведомо откуда. Северомирские сразу князя
– Велел не пускать? – из путаной речи Луши Забава наконец начала понимать, что произошло, пока она находилась с раненым.
– Ага. Вот и свиделись, вот и славно, - продолжала Луша, переплетая на ночь длинные каштановые волосы Забавы.
– Хоть, правду скажу, Забавушка, нагнал он страху-то на меня. А все ж таки ничего, привыкнуть можно. Только зачем уж поторопился батюшка! – все еще щебетала служанка. – Вот кабы младшего Болеславича в женихи-то - смотрела бы, не насмотрелась.
Забаву будто острой иголкой кольнуло в грудь. Стыдно было, что так легко служанка угадала вдруг ее потаенные мысли.
Утром княжна проснулась рано, но служанки в шатре уже не было. С улицы раздавалось конское ржание, крики, стук топоров. Умывшись, причесав волосы, девушка вышла из шатра и растерялась. Вокруг царила суета, беготня, у костра сидели дружинники и завтракали. На реке кипела работа: поперек течения привязывали нос к носу небольшие лодчонки, дружинники вбивали прямо в дно реки длинные жерди, а сверху на лодки укладывали тёс. «Вот она, переправа», - догадалась княжна.
К ней подошла раскрасневшаяся Луша с миской каши, заглядывая в глаза, затараторила:
– Не дали поспать, ироды… - и вдруг вытаращила глаза, завизжала.
Прямо на них от берега мчался огромный черный волк. Пасть открыта, с высунутого языка капает слюна. Княжна только успела зажмуриться и прикрыть лицо руками. Вот сейчас он вцепится и сомкнет зубы на ее горле.
Когда ничего не произошло, девушка открыла глаза.
– Тихо, тихо, Черныш, - рядом стоял неизвестно откуда взявшийся Всеволод и трепал по шерсти крупную черную собаку, очень похожую на волка.
– Не бойся, княжна, - обратился он к девушке, - это Черныш, он не обидит. Он ко мне бежал. Дай руку, - и сам взял подрагивающую маленькую ручку Забавы, положил на гладкую собачью морду.
Пес замер, принюхался, потом лизнул ее.
– Запоминай, Черныш, это хозяйка. Ее защищай, - продолжал князь, отпуская руку Забавы и поглаживая собаку.
Забава, уже успокоившись, легко коснулась густой жесткой шерсти, не оттолкнула пса, когда тот уткнулся ей в ладонь мокрым холодным носом.
– Опять сбежал, - пожурил его князь, приподнимая собачью морду и отстегивая тонкий кожаный ремешок с шеи пса. А Забава заметила, что князь снова в черных замшевых перчатках.
«Язвы что ли на руках у него», -
– Мне показалось, это волк, - ей не хотелось, чтоб он считал ее трусихой.
– Волк? – переспросил Всеволод, словно не поверил.
– Черный волк шел за нами от самого Светограда, - объяснила Забава, продолжая незаметно разглядывать мужчину, которого вскоре должна будет назвать своим мужем.
– В наших краях давно нет черного волка, - равнодушно произнес Всеволод и, уже отворачиваясь от девушки, добавил.
– Время есть еще. Когда переправу наладят, первой дружина пойдет. Собирайся пока.
И ушел, уводя за собой прыгающего, ласкающегося пса.
Позавтракав, девушка решилась навестить Изяслава. Она уже не беспокоилась за его жизнь, но хотела убедиться, что князю действительно стало лучше. Их последний разговор Забава почти не вспоминала – и не было времени размышлять, и страшно было даже думать об этом. Но тайком тянулась мыслями к бугровскому князю, и сердце щемило, когда думала о нем.
Откинув полог, сразу почувствовала запах подорожника, чистотела и ромашки. Князь лежал на спине, раскинув руки, лицо хранило еще бледность и болезненность, но было спокойным и умиротворенным. Изяслав спал и казался сейчас еще моложе и красивее.
Ближе к полудню сваи были вбиты и на лодки уложен настил. Началась переправа. Устьмень была широкой полноводной рекой. Забаве она казалась безбрежным морем. Бывало, по малолетству с братьями девушка на лодке-однодеревке плавала, было, что и сама с бреднем ходила, но никогда страха такого не ведала.
Держась за толстую пеньковую веревку, натянутую вдоль шаткого моста, на противоположный берег перешли сначала дружинники с лошадьми. Когда настала очередь Забавы и Луши, служанка долго отказывалась идти.
– Ой, Забавушка, ой, милая! – причитала она, вызывая хохот Ратибора, идущего рядом – Ой, чую, погибель моя пришла, ой, утащит водяной!
Забаве и самой страшно было до жути, но с берега на них глазели воины княжеской дружины, уже успевшие переправиться, и она могла лишь изредка незаметно ухватиться за руку Ратибора.
Княжна ожидала, что Всеволод прикажет становиться станом, дожидаться, пока переправят всех раненых, но князь, оставив за себя начальником того рыжебородого, с которым Забава его впервые увидела и который оказался его сотником, велел седлать коней и, не мешкая, ехать дальше.
Среди воинов постоянно мелькала его фигура, но к ней князь больше не подходил и, устав от неизвестности и беспокойства за раненых, Забава сама его окликнула.
– Князь, - позвала, стараясь скрыть раздражение, - как же раненые? Изяслав? Как можем мы оставить их здесь?
Всеволод, холодно взглянув в глаза ей, ответил:
– Изяславу быстрой езды не пережить, а нам до заката нужно в город, - и добавил, - Раненых привезут позднее.
Он уже развернулся, чтоб уйти, потом вдруг остановился: