В годы большой войны
Шрифт:
Но отец, который сам вовлек дочь в нелегальную работу, все с большей тревогой подумывал о грозящей ей опасности. Он боялся за судьбу семьи, ему стали мерещиться полицейские налеты, аресты и всякие другие беды. Отцу казалось, что дочь Маргарита бравирует опасностью, и попросил перенести передатчик в другое место. Однажды Маргарита вспылила и заявила отцу, что скорее сама уедет из дома, чем прекратит работу, которую отец сам же ей предложил.
Маргарита Болли действительно покинула Базель. Для нее нашли маленькую квартирку в Женеве на улице Анри Мюссар, куда она и переселилась, прихватив с собой передатчик. В доме, где поселилась
Но странное дело, чем глубже входила Роза в курс нелегальных повседневных дел, тем большую неудовлетворенность она ощущала. Розе казалось, что она может сделать куда больше! Ее начинали тяготить и однообразие ночных передач, и скука, одолевавшая днем, когда, отоспавшись, Роза не знала, куда себя деть. Конечно, она никак не проявляла своей неудовлетворенности. Ее работа не вызывала нареканий — исправно выполняла любое задание, была осторожна и сдержанна.
О настроениях радистки Шандор не знал. Настороженность и ощущение тревоги вызвало другое обстоятельство. Однажды, это было ранней весной сорок второго года, к Радо явился человек, назвавшийся Ивом Рамо. Это был Эвальд Цвейг — старый знакомый Радо. Цвейг родился и жил в Германии. В 1933 году бежал во Францию. Шандор вспомнил, что когда-то, еще работая в агентстве «Инпресс», он знал журналиста по фамилии Цвейг, который сотрудничал в бульварных парижских газетах, отличался профессиональной нечистоплотностью и специализировался на всевозможных сенсационно-скандальных темах.
Конечно, дело было не в самом Цвейге. Шандор не сомневался, что Рамо провокатор. Напрашивался вывод — гестаповская агентура интересуется Шандором Радо и его картографической фирмой. Рамо-Аспирант исчез, но ощущение тревоги осталось. Между тем немецкие станции радиоперехвата действительно засекли передатчики, работавшие в Швейцарии.
Гейдрих, занимавший пост протектора Чехословакии, одновременно управлял секретной службой имперского управления безопасности и поручил своему помощнику Гейнцу Паннвицу разобраться, что за радиостанции объявились в нейтральной Швейцарии. Паннвиц выезжал в приграничные районы, во главе пеленгационного отряда колесил по немецким дорогам вдоль швейцарской границы и определил, что на той стороне работают три нелегальные станции — две в районе Женевы, одна в Лозанне. Но открыто проникнуть в Швейцарию пеленгационный отряд не мог.
Паннвиц доложил Гейдриху о поездке.
— Ну вот, — раздраженно пробормотал Гейдрих, — Красная тройка… Поручите это дело нашей агентуре в Швейцарии. Пусть криминальный советник Гиринг доложит мне лично… Надо выбить эти козыри из рук противника.
Но Гиринг не смог доложить Гейдриху. Через несколько дней под Прагой Гейдрих был убит группой чешских парашютистов, прилетевших из Лондона. Паннвиц вылетел в Прагу расследовать дело о смерти Гейдриха. «Красная тройка», как стали называть в гестапо неизвестные радиостанции, продолжала выходить в эфир.
Подготовку к ликвидации радиосети противника в нейтральной Швейцарии поручили теперь Герману Ханслеру, секретному агенту гестапо, который официально работал в германском консульстве
О своих опасениях Шандор сообщил в Центр. Но работа продолжалась. Трое радистов едва управлялись.
В подпольной работе нет мелочей. Разведчики, как саперы, постоянно бродят словно по минному полю: неосторожное движение ведет к катастрофе. Неприметные детали — бугорок на дороге, проволока, торчащая из земли, заломленная ветка, помятая трава на луговине — всюду подстерегают минера, ослабившего хоть на секунду свое внимание. Неосторожно коснулся, неосторожно шагнул, наступил — грянет взрыв…
Отто Пюнтер рассказал как-то Шандору, что в Люцерне живет немецкий эмигрант, обладающий связями в высших сферах нацистской Германии. Этот человек ненавидит фашизм. Было бы неплохо привлечь его к работе, Тейлор иногда пользуется его информацией, но очень неохотно говорит о нем, даже не называет его фамилии.
Шандора заинтересовал рассказ Пюнтера. Но его настораживала опасность дезинформации. Может быть, гестаповские агенты затевают сложную игру? Все это требовало проверки и уточнения. Условились, что Радо и Пюнтер встретятся с Тейлором и вместе обсудят, что делать.
Радо доверял своим помощникам, но тем не менее ни Пакбо, ни Тейлор до сих пор ничего не знали о руководителе нелегальной группы, даже не имели представления, где он живет, как его зовут. Для большинства подпольщиков он оставался Альбертом.
Встречу назначили на воскресенье после обеда, на берегу озера. С Пюнтером Шандор встретился несколько раньше, и они сидели на прогретых солнцем камнях.
— В таком случае, — сказал Шандор, — будем называть человека из Люцерна — Люци… Вы уверены в нем?
— Как в самом себе!.. Я еще не встречал человека, который бы так яростно ненавидел нацизм. Мне кажется, его тяготит то, что он не может проявлять своих настроений в конкретных делах.
— И он знает, кто вы? Чем занимаетесь?
— Может быть, догадывается… Но, разумеется, не подозревает, что мы связаны с Красной Армией.
Тейлор поднялся и неторопливой походкой человека, совершающего послеобеденный моцион, начал спускаться по каменистой тропе к прозрачно-синей воде.
Когда Тейлор ушел, Радо сказал Пюнтеру:
— У меня к вам еще один разговор, Отто… Возьмите на себя шифровку наших радиограмм. Хотя бы часть. Это отнимает у нас уйму времени, и мы не успеваем снабжать радистов зашифрованными депешами. Центр согласен.
— Если нужно, конечно! Передайте, что я благодарен за оказанное мне доверие…
— В таком случае при следующей встрече я передам вам шифр, ключ и скажу, как им пользоваться. Это не такое уж сложное дело, — сказал Шандор.
В конце недели Тейлор позвонил своему приятелю и пригласил приехать к нему пообедать.
— Хочу просто повидать вас, — неопределенно сказал Тейлор. — Давно не видел, хочется поболтать…
Люци пообещал приехать в субботу и в условленное время появился в квартире Тейлора.
Рудольф Рёсслер, владелец небольшого информационного агентства, был человеком ординарной внешности — худощавый, с близорукими глазами, в круглых роговых очках. Большой его рот постоянно кривился в саркастической улыбке, а широкие залысины над висками делали огромным его лоб. Казалось, что он занимает большую часть лица. Говорил Рудольф неторопливо, словно обдумывая каждое слово.