В годы большой войны
Шрифт:
Конечно, Харро доверял Кюхенмайстеру, но его смущало то, что Вальтер недавно вышел из концентрационного лагеря, за ним могло следить гестапо. Рисковать нельзя…
Гизелла сразу сказала:
— Двух мнений быть не может — нужно предупредить республиканцев…
Потом задумались: а если не поверят? Письмо-то анонимное, подумают, провокация…
Харро все же решил поговорить с Кюхенмайстером. Но не сказал об этом ни Либертас, ни Гизелле.
Харро Шульце-Бойзен долго ходил перед знакомым домом. Был поздний вечер. На пустынной улице горели фонари. Он прошел еще раз мимо дома и шмыгнул в подъезд.
Расхаживая по комнате, Харро взволнованно говорил:
— Плохо,
Меланхолический Вальтер молча тер свой высокий лоб. Харро давно не встречался с приятелем, и его поразил изможденный вид Кюхенмайстера — туберкулез делал свое дело.
— А ты уверен, что это действительно так? — спросил Вальтер.
— Я сам держал в руках план «Гретхен», его черновой набросок… Все точно!..
Кюхенмайстер остановился перед Харро, закашлялся, вытер платком пересохшие губы.
— На стороне республиканцев сражаются немецкие добровольцы. План Вильберга направлен и против них…
— Ты прав, Вальтер! Что же делать?
— Надо предупредить.
— Ради этого я и пришел к тебе… — И Харро рассказал о плане, который предложила Гизелла.
— Письмо лучше переслать в Париже, — сказал Вальтер. — Кроме того, мы найдем иные пути сообщить республиканцам. Расскажи подробней о плане «Гретхен».
Вскоре Гизелла Пёльниц уехала в Париж, к отцу, который находился там на дипломатической работе.
Республиканское командование узнало о предстоящей операции «Гретхен». Воздушный десант под Барселоной был разгромлен, контрреволюционное выступление франкистов, приуроченное к высадке десанта, потерпело поражение.
Недели через две после возвращения Гизеллы из Парижа ее арестовали агенты гестапо. Это вызвало у ее друзей тревогу — не связан ли арест с анонимным письмом. Но тревога оказалась ложной. Через несколько дней Гизеллу Пёльниц освободили. На допросах она держалась уверенно, а гестаповцы не имели никаких доказательств в своих подозрениях по поводу поездки дочери видного гитлеровского дипломата.
Антифашистская группа Харро Шульце-Бойзена, сложившаяся к этому времени в Берлине, продолжала работать.
В детстве ее звали Буби-мальчишка, и еще Вильдфанг-сорванец, хотя конечно же у нее было настоящее имя. Дома девочка требовала, чтобы ее называли только Буби, как ребята на улице. Так и повелось — Буби и Буби…
Внешне Буби тоже больше смахивала на мальчугана — широко поставленные глаза, короткая стрижка, чуть вздернутый нос, на котором в летнюю пору густо высыпали рыжие веснушки. Ходила Буби в трикотажной, выгоревшей на солнце морской тельняшке, в залатанных штанах, предпочитая водить компанию только с мальчишками. Самой тягостной обязанностью ее было ходить в кирху, куда водила ее бабушка Матильда, заставляя одеться как полагается благопристойной девочке — в белую блузку, в наглаженную юбочку, на ноги начищенные башмаки.
Семья Буби жила на побережье Северной Германии в старинном ганзейском городе, рядом с которым тянулись песчаные дюны, росли вековые огненно-медные сосны, подступавшие к самой воде. Здесь и провела она свое детство, играя в морских пиратов, путешествуя по далеким странам под самодельными парусами на сколоченных бревнах, изображавших средневековые фрегаты отважных мореплавателей.
Когда после пожара в рейхстаге начался фашистский террор, Буби была уже взрослой девушкой. Ее отец, социал-демократ, очутился в концлагере на торфяных болотах у голландской границы, и все заботы по содержанию семьи легли на плечи непокорной, вольнолюбивой девчонки с мальчишечьим
Было вполне естественным, что, не приемля фашизм, Буби вступила в подпольную антифашистскую организацию, а детское имя Буби сделалось ее подпольной кличкой. Но Буби всегда казалось, что она делает слишком мало. Подумаешь, дело — расклеить ночью листовки на стенах домов, обмануть полицейских, сбежав проходными дворами на соседнюю улицу… Ее романтическая, самоотверженная натура стремилась к большему.
Теперь она жила в Берлине, входила в подпольную группу Роберта Урига, токаря-инструментальщика, коммуниста, который объединил несколько сот антифашистов. Редчайший случай в гитлеровской Германии! Казалось бы — это капля в море бушующей коричневой тирании. Но разрозненные группки борцов, уцелевшие после разгрома компартии, немецкой социал-демократии, передовой интеллигенции, продолжали делать свое дело. Террор в стране продолжался. Сто шестьдесят тысяч немецких коммунистов — больше половины всей партии — были арестованы, загнаны в концлагеря, тысячи и тысячи их погибли в тюрьмах, под пытками, по приговорам нацистских судов. Не избежал репрессий и Роберт Уриг: несколько лет он провел в каторжной тюрьме, вырвался из нее и снова вступил в борьбу — по крохам собирал организацию, искал надежных людей, поддерживал связь с заключенными, которые продолжали томиться в тюрьме Лукау, переправлял им нелегальную литературу. Удалось даже передать самодельный детекторный приемник.
В итоге работы Урига и его товарищей в столице гитлеровской Германии возникла организация, в которую входило более двадцати коммунистических подпольных ячеек, созданных на крупнейших берлинских заводах. Работа продолжалась, Уриг нащупывал пути для связи с другими нелегальными группами.
Организация Роберта Урига в продолжение нескольких лет пребывала в глубоком подполье. Она заявляла о своем существовании лишь лаконичными листовками, появлявшимися на стенах домов, на афишных тумбах: «Партия жива, партия борется! Долой войну и фашизм!» Это приводило в бешенство агентуру гестапо. Но все попытки тайной полиции раскрыть подпольщиков-антифашистов были тщетными.
В этом подполье и работала Буби. За год до войны, до нападения на соседнюю Польшу, девушка стала связной в организации Урига.
Летом тридцать восьмого года в один из пасмурных дней в Штральзунд пришло грузовое судно «Мария-Луиза», названное так по имени старшей дочери владельца пароходной компании, занятой перевозкой шведской железной руды для германских сталелитейных заводов. Гитлер готовился к войне, ему нужен был металл для пушек, танков, для вооружения армии. Корабли под нацистскими флагами возили руду. «Мария-Луиза» курсировала по расписанию между Штральзундом и портами Швеции.
«Мария-Луиза» пришвартовалась к грузовой пристани, и члены команды, все, кроме вахтенных, заторопились на берег. У каждого были свои дела. Одни хотели побывать в семье, другие погулять, посидеть в портовой таверне или просто побродить по Штральзунду, в поисках веселых приключений…
Среди моряков, уходивших на берег, был корабельный юнга по фамилии Кройзингер, как значилось в его мореходной книжке.
Моросил мелкий дождь. Трап был влажный и скользкий. Моряки в черных, словно лакированных, плащах, нахлобучив капюшоны, зашагали к проходной, пробираясь мимо высоких отвалов руды, через подъездные пути, переплетения рельсов. Два эсэсовца проверяли документы равнодушно, почти не глядя. На боку под плащами вахтманов топорщились пистолеты.